Перейду на другую сторону улицы
Перейду на другую сторону
Улицы многолюдной
Зайду в незнакомый подъезд.
Унылому черному ворону
Позавидовала подспудно.
Мотоциклисту в шлеме и без.
Мне давно пора успокоиться.
Жить, как живут другие,
радоваться солнцу и дождю.
Хаос в душе, междоусобица
И намерения благие,
Как угольки в костре ворошу.
Из окон моих розовеет пустыня.
Из окон моих розовеет пустыня
И вечером улицы ходят к развилкам,
И жаркое солнце в признании пылком
Встает надо мною как желтая дыня.
И ветер, который назвали хамсином,
Тревожит бумажки и запах бензина.
Ах поэты – почти Еремеи
А поэты плясали лезгинку,
Польку, вальс, аргентинское танго,
Обнимали подругу – эпоху.
Приходили к себе на поминки.
Пили водку и кушали манго,
Успевая поведать , как плохо
Им живется на этой планете.
Что душа их больна и страдает,
А молиться они не умеют.
Но за все что случится – в ответе,
И об этом заранее знают.
Ах поэты – почти Еремеи.
Ветер мял в руках тетрадку
Ветер мял в руках тетрадку
Все слова сливались - вой.
И стоял, как пальма в кадке,
Неподвижно, часовой.
А тетрадка содрогалась,
Сжались тонкие листки,
Бесконечная усталость
Распустила лепестки.
Что написано – не вспомнить!
Много прочерков и вязь,
Только что- то в сердце дрогнет,
Только где-то свет погас.
А потом… жуя галеты,
Скажут умные мужи,
Будто потеряли где-то
В поле, на краю межи
И не в нашем даже веке,
А в прошедшие века
Ту тетрадку то ли греки,
То ли жители "совка".
-------------------------------
Хорошо быть с кем-то!
Плясать, задирая ноги.
Пусть кто- то, хоть в шляпе, хоть в кепке.
Смешливый, серьезный, строгий.
Хорошо быть вместе!
Пусть будет вино в бокале.
Бананы печеные в тесте
Чтоб на десерт подавали.
Хорошо быть кем-то!
Закончить Гарвард, Сорбонну…
Приладить на лацкане ленту
Почетного легиона.
Хорошо быть кем- то !
А может при ком-то лучше?
Жить себе на проценты
И пестовать томагучу.
НЕ проклинай меня, пожалуйста!
Не проклинай меня, пожалуйста,
Ты даже в самый грустный, черный день.
Летали в воздухе обрывки злых идей
И сонмы тихих белых деревень
Форпостом вражеским окажутся.
Но ты меня, прошу не проклинай
За лень , небрежность, за рассеянность,
За сны что ужасом посеяны,
за жухлую траву сера, не зелена. ,
За бомбы, сектор Газа и Синай.
Моя страна, все тягостнее сон.
Реальность пробуждения пугает
И надо мною облако витает
И рядом с ним чернеет птичья стая
И уплывает – крылья в унисон.
Мы остаемся - снова ожиданье.
идеи растащили по углам.
Стоит галдеж , вот стайка нервных дам
Кричит что не вернуться снова в храм
В котором леший просит подаянье.
И мистики вещают шепотком,
Но что сказали, людям не расслышать.
Дома боятся, что лишаться крыши
И ветер в спину с придыханьем дышит,
И страхи множатся, как снежный ком.
Фантазии не существуют больше.
Все устарели, не успев родиться,
Конечно мы приверженцы традиций,
Но лучше переждать немного в Ницце.
Нет, нет не стоит в Турции и Польше.
А в воздухе витали перемены.
Намедни ожидается миссия
Где он родится? Греция? Россия?
Его давно на землю пригласили.
Кто не сумел дождаться – вскроют вены.
Веселый гном беспечно спит под липой.
Кричит толпа, желает сокрушить
Мешающих толпе беспечно жить
И разума серебряная нить
Закручена, как протеины - лихо.
Теориям и логикам – конец.
Во всем царит и управляет хаос.
И удивленно огляделся страус.
Исчез из вида одинокий парус.
А я все жду прощения с небес.
Коварны черные проталины,
Коварны черные проталины
Дождинки, радуга, жара,
Гуляющие чинно люди.
Девицы с очень тонкой талией,
Стареющие доктора,
Вердикт читающие судьи.
Но вот намедни, славно взяв разбег
Все разбежались кто куда,
Обремененные поклажей.
Висела шуба, черно-серый мех.
И уши, словно провода
Торчат, колеса экипажа
Буксуют, непролазна, стынет грязь.
Дороги- больше бездорожье.
Бранятся люди в экипаже.
Кто в нем? На воды едет старый князь.
Еще какая-то вельможа.
Извозчик грязный, словно в саже.
Век нано
Век нано, пелефонов и тротила,
Продажных лидеров в роскошных джипах
И трусиков расшитых жемчугами.
И если вам немного подфортило,
И даже если повезло не шибко,
Расслышите скрип снега под ногами.
Хруст веток, лепетание травинок,
Шуршанье крыльев черной стрекозы,
Шаги бредущей тихо черепахи.
Вот в спешке кем-то брошенный ботинок,
Такой нелепый, в капельках росы,
Заслушался распевом певчей птахи.
Год 2000
Эксперты
Два курносых мальчишки, лет по двадцать отроду
Чинно восседали за круглым столом,
Их именовали завораживающим словом – эксперты.
Один даже ухитрился отрастить маленькую бороду.
Выходцы из народа, пьют виски, ром.
Сделали карьеру на чьей-то ранней ими оплаченной смерти
Телеведущий застенчиво улыбался
И задавал несложные вопросы,
Ответы на которые известны только Господу Богу .
Он, немного подражая доктору Ватсону,
Припоминал указания босса,
Как вести себя с лже экспертами. За эфир заплатили много
Я боюсь законченность , порядок…
Я боюсь законченность, порядок.
Стопки книг гуляют по столу.
И листков беспечные каскады
Разлетелись словно какаду.
У порядка каменные зубы,
Светлые и брови, и глаза.
Мысли ходят строем, но угрюмы,
Под началом черствого ферзя.
Предлагал давно не мытый хаос
Растерзать и скомкать все листки.
Подмигнул с открытки Микки Маус
И нарцисс расправил лепестки.
Жизнь показалась прологом
Жизнь оказалась прологом нелепой тусовки.
Дали мне холст, дали краски и дали мольберт.
Думала выйдет картина , одни зарисовки.
Комната, странные парни и дым сигарет.
Что же ты ропщешь, когда получила в достатке
Краски, мольберт и на раму натянутый холст .
Думала взлет объявляют, сказали посадка.
Стиль модернизма любила, а стоило пост.
Красным зачем-то зеленые красила грядки,
И у кометы не видела тела, лишь хвост.
Чем же живу, что на донце осталось в осадке?
Небо, земля, между ними невидимый мост.
Уныние
Сидело на скамеечке уныние
И говорило что-то не впопад,
Про разовые лилии, про сад,
Про вечность, покалеченную инеем.
Была жара, противный солнцепек
Разогревал плохое настроение.
И злость ли приходила или тень ее,
Но наливался тяжестью висок.
Хотелось встать и быстро отойти,
Уйти в прохладный дом, задернуть шторы,
Но ноги, вдруг лишенные опоры,
Забыли направление пути.
Жук черный торопился по делам,
Преодолев уже две сотни метров,
Чуть- чуть шатался, подгоняем ветром,
Полз медленно, наверное устав.
Последних сил собрала горсть в кулак,
И встала, и ушла в лесную чащу,
Уныние мне вслед глаза тараща,
Звало вернуться, куст сирени чах.
Соприкоснуться
Соприкоснуться по касательной
С людьми, эпохой, со страной,
Соприкоснуться обязательно
С шуршащей тихо стрекозой.
С ревущим от обиды отроком,
С зеленой елью на скале,
С влюбленными, что ходят под руку,
С навозной мухой на стекле.
Соприкоснуться ночью судьбами
И раствориться без следа.
Ухожена, цветами убрана
Могила, выросла трава.
Океаны еще не проснулись
Океаны еще не проснулись,
Тишь да штиль.
Беззаботно смеется дождь.
И сверкает в брусчатке улиц
Церкви шпиль,
Зелень рощ.
Еще немного устоять.
Еще немного устоять..
Годок, другой, ну может пять,
А там опять
В глаза ударит яркий свет
И незнакомый мне портрет
Чужих побед
Утроит силу голосов
И стая серых гончих псов
Придет на зов.
А псы бросаются на тех,
Кто обожает громкий смех.
Смех – это грех.
Потухнут, смолкнут голоса.
Слезинками придет роса,
Рычит гроза.
Угрюмо тикают часы.
Давно испорчены весы,
Скрипят пазы.
Из воспоминаний киллера
Какая невидаль убийство!
Профессия других не хуже.
Уметь контрольный сделать выстрел
И во время прийти на ужин.
Жена накроет стол на кухне.
Картофель и любимый шницель.
В камине догорают угли
И по ночам спокойно спится.
Прекрасно сделана работа,
Дан гонорар за исполненье,
А по телевизору в субботу
По убиенным песнопенья.
И ты включаешь с интересом
″Очередное заказное″,
Жена сказала: ″снова пресса
О не раскрытии завоет.″
Ты улыбнешься, сигарета,
Любимое качалка – кресло.
Да, был убит из пистолета,
Все остальное не известно.
Жене сказал о премиальных
На новой, якобы, работе.
Как хорошо в семейной спальне,
Раскрытое окно напротив.
Там кто- то в траурной одежде
Сидит перед свечей погасшей.
А профиль женский очень нежный.
Да, не забыть бы встать пораньше.
Студенческая зарисовка
По мирам погуляв иным
Возвращаться не хочется
В раскаленный полдень.
Вижу себя молодым,
Шепчу пророчества
Немодные вроде.
Покружив в цветастой толпе
И не найдя попутчика
Чувствую пустоту.
Мне семнадцать, двадцать тебе.
На небе серые тучи.
Кофе пили в порту.
Дождь, приморский рижский вокзал,
Студенты сбежали с лекции,
Весело, радостно.
Ты серьезно тогда сказам
″хочу видеть Венецию.
Приплыть без паруса.″
Но Венеция далеко,
Где-то в воображении
Зажата тисками.
Там же Австралия, Банкок.
Корабль пришел в движение
Что везет? Лес, камень?
В дур. доме
Стихи писать удобно на полу?
Или лежа на кровати в ожидании разряда тока.
Пытаюсь понять, никак не пойму,
Почему к человеку приходит такая морока.
Воображение клейко, как джем,
Разносит картинки, не поддающиеся описанию.
В чем разгадка? Может виновен ген?
Приговаривает человека к стихам заранее.
Таблетками успокоенный мозг
Не избавляет от желания перенести на бумагу
Песни, которые распевает дрозд,
Страшные сказки, что осиной нашептаны магу..
НЕ горюй о том, что не случилось
Не горюй о том что не сложилось.
Мельком оглянусь…Кружится парк.
Платье что портниха с тридцать сшила,
Дом с беседкой, школа, где училась,
Речка обмелевшая, овраг.
Вена ,Страсбург, Генуя ,Гренобль,
Села вдоль которых проезжал,
Чайная, трактир, богема, снобы,
Девочки, каток, зима, сугробы,
Модный фиолетовый пиджак..
Свалены в немыслимую кучу
И пылятся пять десятков лет
Памяти безоблачные кручи.
Правит ими кепку нахлобучив,
Случай, непредвиденный момент.
Калифорнийский ураган
На пляже бушевали волны
Хозяйничали на прибрежной полосе,
Сносили надоевшие скамейки.
Океан, злостью наполнен,
Покажет себя Аполлоном, во всей красе.
Плакали кошки и канарейки.
Стихия врывалась кубарем
В обустроенную приятную жизнь,
Превращала в туман прекрасные виллы.
Люди с узелком утвари
Переправлялись в лодках – бомжи,
Порванную кепку на глаза надвинув.
Зеленые солдатики смело ринулись в бой!
Еще одна игрушечная жизнь…
Зеленые солдатики смело ринулись в бой
С солдатиками в серых шинелях.
Кто прячется в окопе? Покажись!
Кричат про победу с разных сторон наперебой.
Охрипли глотки, руки вспотели.
Мы посетили эту планету,
Которая названа красивым словом – земля
Разгромить ненавистного врага.
Кто он такой? Какие у него приметы?
Сажает оливы ,весной, орошает поля,
Сено заготавливает в стога.
Ветер разносил белые листки.
В них призывали прекратить кровопролитье.
Завтра к рождеству подарят санки.
Молчим, глубже зарылись в пески.
″Значит вы отказываетесь? Ну как хотите!″
Грохот , в атаку ринулись танки.
В чужой душе ищу крупицу света.
В чужой душе ищу крупицу света.
Иду на ощупь, натыкаюсь на неопознанные предметы
И замираю в ужасе.
Хозяин замечательного портрета,
Беззастенчивый льстец подзывает знаками ,делает комплементы,
Даже предлагает остаться на ужин.
Я пытаюсь вырваться из объятий,
Оказывается уже надели кандалы и наручники.
Когда? Не почувствовала.
″Кажется, Вашу подругу зовут Катя?″
Спрашивает у меня человек неряшливо одетый и тучный.
Ночь засунула в колесо прокрустово.
Подвело, как водится, любопытство.
Зашла на минутку , надеясь пройти за барьер неискренности,
Но выход замуровали.
Ночь. На сцене вяло играли артисты.
В фойе предлагали вино, раздавались одинокие выстрелы,
Которые никого не волновали.
Звук – изгой
Раздвинув ночью тишину рукой
Однажды загляну в котел шипящий,
Из звуков удушающих, печальных
И только тонкий, нежный звук – изгой,
Такой незащищенный, настоящий
Был близок мне, униженный опальный.
Он делал диссонанс, чуть слышный хруст
И почему- то бережно тревожил
Незримые глубинные пласты
Непознанных еще доныне чувств,
Приятным ветерком касался кожи
И говорил загадочно ″Прости″
Посвящается А.Флоренскому
1882 – 1937
Поиск истины, холод, болезни.
Мир един, разрезаем слоями.
Каждый миг, он останется с нами
На Гулаге, в Рязани, на Баме
И на бывшей, на Красной Пресне.
Миг тревожит, и жжет , и вещает
По ночам, в сновиденьях нечетких,
Крест на шее, из инея соткан,
Голубые подводные лодки
Обещают назавтра отчалить.
Лишь ограда осталась от храма.
Пол столетья в архивах пылилась
Мысль, судьба, но скажите на милость,
Почему это все приключилось?
Мир един - перевернута рама.
Бар- мицва в Стамбуле
В море ненависти островок еврейской жизни.
Мальчик с красивой фамилией Коэн,
Празднично одетые люди приближаются к синагоге.
Желтизной отливают хрустящие листья.
двадцать первый век не сменил изгоев,
остались костью в горле землян, если не всех, то очень многих
Нас раньше отлавливал ″наци″ - взбесившийся пес.
Вели на казнь с поднятыми руками,
Расстреливали в лесу подонки разных кровей и сословий.
Век двадцать первый из двадцатого сделал навоз,
Убаюкал – демократия с нами !
Но не помогают от бомбы буклеты учебных пособий.
Да, нас не ведут организованно на расстрел.
Мало кому известно место казни
Зачастую отправлялись туда не ожидая плохого.
Мальчик Коэн долго готовился к речи, вспотел.
В жизни семьи замечательный праздник.
Но грянул взрыв! Который час? Десять ? Нет, половина второго!
17.11.03
Мы поменяли красный стяг
Мы поменяли красный стяг
На много разных многоцветных
И состязаемся в стрельбе.
Судьбы очередной зигзаг,
Клочки развеяны по ветру
Той ностальгии - по себе
Не ограниченном пространством
Многоэтажек, жен, детей,
Кривых надуманных улыбок,
Живущем, как ни странно в братстве.
Пирушки, пирожки, портвейн.
Аквариум, пять красных рыбок.
Но безответственный прогресс
Разрушил мелкие детали
Несуществующей страны.
Исчез давно любимый лес.
Царит Мак Дональд на вокзале
Цветные не приходят сны.
Сырость
Сырость проела дыру в озоне
И поглядывала на шлепающих по лужам в немодных калошах,
Подходила вплотную к каждому дому.
Забыли выключить ″панасоник″
И телевизор всю ночь разрывался от криков людей нехороших,
любителей драк, выстрелов и погромов.
Сырость была противницей солнца,
Когда видела солнечные блики причитала и лила слезы,
Слезами гасила крошечные лучи.
Закрывала шторами оконца.
Ложилась шалью из разноцветных капель на плечи тихой березы,
в мутное месиво превратив кирпичи.
Ты подожди меня бессмертие
Ты подожди меня бессмертие
Неделю, две, десяток лет.
Надрывно плачет мандолина,
Тоскует красная рябина,
Глядит брезгливо асимметрия
На собственный автопортрет.
Мне б рассказать о недосказанном,
Да слушателей не найти,
Покоя ищут и нирваны,
Переплывают океаны.
Все в этом мире чем-то связаны,
Но разругались по пути.
И правят глупые амбиции
И чье-то дерзкое хочу
Помножено на миллиарды.
На сцене распевают барды.
Есть ощущении репетиции,
Но пьеса нам не по плечу.
Посвящается лит.студии ″Среда″
Я пищу про свою эпоху,
Сентиментов глотая пыль,
Ох, как мало поверьте прока
Безымянный полоть ковыль.
Я пишу и глотаю слезы,
Как докучливы миражи!
А поэты сказали: ″Поза,
Про другое нам расскажи.″
Я пишу, исчезают искры
И былинки худых секунд,
А поэты от скуки киснут
И грозятся отдать под суд.
Я пишу про свою эпоху,
мне достался клубочек лет.
А ковыль мне полоть, осоку…
Право, разницы в этом нет.
Летучие мыши
Растрескались стены,
Свисают мохнатые нити
С засиженного мухами потолка.
От крови раздулись вены.
Как мало случилось событий,
Которые от века останутся на века.
Запущенный дом
Непохож на жилище больше.
Летучие мыши тревожат в углах пауков.
Дом пущен на слом,
Но мыши – царицы ночи,
Имеют отмычки от старых и ржавых замков.
Как вписаться в эту жизнь
Мы встроенным шкафом вписались в жизнь
Створки его прогнили, замок поржавел,
На полках застыли старинные вещи.
Платье с рюшиком могла перешить,
Но поздно – белый воротничок пожелтел,
Сегодня немодны высокие плечи.
Дом собирались намедни сносить,
О встроенном шкафе забыли и думать.
Все в предчувствии долгожданных перемен.
Чайка в небе принялась голосить.
Ворон сидел на старом подгнившем дубе,
Обрывки флага ласкали осколки стен.
Слова – лазутчики
Слова, как лазутчики из стана
Врага, раздвигали мне зубы, морщили лоб,
Незаметно проникнув в разум,
Не признавая богов и сана
Холодны и надменны , их предводитель - сноб,
Не позволял закончить фразу.
Все что происходило наяву
Казалось мне неживым сиренево- серым,
Подготовленным к погребению.
Гномы в черном поливали траву
Забвения на могиле памяти Венеры,
добру, моему поколению.
Мишени
Мне бы только продержаться
Годик, два а может двадцать.
Мишени
Мне бы только продержаться
Годик, два а может двадцать.
Все непрочно в этом мире,
Падают мишени в тире.
А уйдем мы непременно.
Как? Не знаю, рухнут стены,
Есть инфаркты и инсульты,
Бомбы, что взрывают с пульта.
Есть и прочие напасти,
все они не в нашей власти.
И гуляют в этом мире
Лишь мишени в чудном тире.
Стихи
Стихи не приходили стаями.
По - одиночке, невзначай,
И льдинкой на ладони таяли,
И в каждой капельке - печаль.
Из не сложившихся в гармонию
Прекрасных планов, чудных дел
И канонада какофонии
вела меня как на расстрел.
Ушли в небытие пророчества,
Улегся спать тяжелый рок.
А стих болезный в муках корчится ,
Споткнувшись о стальной порог.
Уличная зарисовка
Ничего, только тихие звуки
Заплетали косичку траве.
На далекой, холодной Неве
Солнце льдинки брало на поруки.
А дождинки пустились в бега,
Подпевая беспечно джазмену,
Подбивали французскую Сену
В будний день затопить берега.
Волновался с утра ураган.
Он дышал тяжело, как астматик,
Подхватил стаю волн на закате
Всех ругал, не взирая на сан.
Лес молчал, заворожено слушал
Треск поленьев в забытом костре
И доверчиво, словно сестре,
Предлагал перезревшие груши.
Над Европой вздыхала звезда,
Не дослушав небесные сказки
Разглядела, на острове Пасхи
Террорист поджигал провода.
Подскользнувшись на корке арбузной...
Поскользнувшись на корке арбузной,
На туманом покрытой звезде,
Оказалась в земле Андалузской,
Там порядки не нравятся мне.
Был язык непонятен и зычен,
Подставлял он подножки словам,
Что упали подстреленной дичью
К старым, стоптанным сапогам.
Я ловлю непонятное слово,
Но оно отлетает, как мяч ,
Бледно – синее , невесомо,
Предпоследний играет матч.
Как живет поэт?
Среде посвящается
Как живет поэт, не знаю.
То кусает, то лобзает
Всех и вся.
То клянет, то превозносит
То себя, то дуру осень,
То лося.
Как живет поэт? Гулянки,
Лобызает баб по пьянке,
В будний день!
Продавать пытался книги
Он с лотка, однажды в Биге.
Помнишь, Сень?
Только брали не особо,
Так, одна девица с зобом
Подошла.
Полистала, засмущалась,
Видно денег не осталось,
И ушла.
Как живет поэт? Да разно!
Нынче прозу пишет, классно!
Ночью, днем,
А читатели? Бог с ними,
А признание? А имя?
Подождем.
Среда – литературная студия
Биг – торговый центр
Мы плывем по времени устало,
Мы плывём по врмени устало,
Вырвав клок из пышных облаков.
Все что было, это слишком мало,
Что случиться ? Снова к горлу ком
Из слюны и разговоров лестных,
Глупых и, конечно, не уместных.
Шли мы на прогулку с сизой тенью,
Пожимали руки черным дырам,
И монеты собирали, жмени,
И стреляли по мишеням в тире.
Нефть, блестя. плыла по океану,
Подмигнув угрюмому урану.
На хвосте разгневанной кометы
Разглядели цифры или знаки,
Наплевав на все авторитеты
Говорили ложь, неправда, враки!
Воспевали черные ирисы,
Восторгались – лед, медведи, лисы!
Слышали, комета раскалилась
Чтоб упасть на непокорный город
И русалки , выпрыгнув из ила
По ночам карабкались на гору.
Там Пасьянс раскладывали тучи,
Только снова путал карты случай.
20/08/05, Уход из поселений сектора Газа
Краснели крыши, с иудейских гор
летели камни, быстрые как пули.
Мы норовили угодить под них.
Вот голос повторял молитву, стих.
И чей- то крик звериный" Обманули!"
Толпа под эвкалиптом, вечный спор.
Детишки, разодета детвора.
Короткие штанишки, гольфы, пейсы.
Мамаши в положенье, парики.
И в черных лапстердаках старики.
Идиллия для жителей, для сельских.
Но пробил час и сказано "Пора!"
Тысячелетья гонит нас судьба,
Разбрасывая, словно горсть монеток
В расщелины, лагуны, города,
В селения, где тучные стада
Где холода и где царица - лето,
Стирает пота капельки со лба.
Был найден славный, чудный уголок,
Пейзажи поражали совершенством.
Вот только сонмы, сонмы деревень
С арабами, тихонько умер день,
Когда для стройки выбирая место
Вписали эту землю между строк.
Земля, земля, уж много тысяч лет
Ты восставала против власти пришлой,
И с местной властью тоже не в ладах.
Кто правил ею, Яхвэ ли Аллах?
Но так случилось , так должно быть вышло,
Ушел Исаак, остался Мухаммед.
Не пожелав соседствовать с Исааком
Он возвращенье принимал в штыки.
Сменив картечь на автомат и бомбы,
Обиды за столетие припомнив,
Взрывал из- под тишка грузовики,
Но наш Исаак не поддавался страху.
Молился он и знал наверняка,
Наш ОН хотел, наш ОН его защита,
И ОН послал его, Рахель, детей
Сюда навечно , до скончанья дней
Жить здесь и тень забытого Ямита
Сознание не мучило пока.
Мне страшно думать, что писал сценарий,
Совсем не ОН, не Яхве, а другой.
Недобрый и не знающий иврита.
Горит свеча, посуда перемыта,
Последний раз потрогаю рукой
Мезузу, дам попить трехлетней Саре.
Молились губы молча, не ропща,
Нам покидать желтеющие дюны.
Приюта нет у мертвых и живых ,
И птичий гомон вдалеке затих.
Тихонько к людям жался пес угрюмый,
Как будто утешения ища.
¬- - - - - - -
Трамвай трезвонит
Звонницей Кремля
Из старых добрых,
Радостных времен
Кондукторша
на лоб надвинет шапку
И вспомнит , как в селе колокола
Звонили в праздник,
Из окна видна
Двина,
Смахну слезу украдкой…
- - - - - - -
Зря ты трогаешь за руку память.
Заплутав в окружении дев,
Старый месяц пытался лукавить,
Даже белые крылья надел.
И шептал проходящей комете
Он рассказы про чудный астрал
Ураган под названием "Кети"
Силу медленно набирал.
Горький вкус у сладкого ликера
Горький вкус у сладкого ликера.
У твоей улыбки, горький вкус.
Горек вкус субботнего кагора,.
Я боюсь сказать себе , боюсь
Что признанье нелицеприятно,
что пришли иные времена
и на коже проступают пятна,
словно от разлитого вина
На парадной скатерти крахмальной
В день семейных маленьких торжеств.
Различу однажды аномальный,
Мне одной понятный странный текст.
Что исканье под палящим солнцем
Сладкого журчанья ручейка
Плачем одиноким обернется
И дрожит растерянно рука.
Горький вкус черешни, ананаса,
Горечь в светлых мыслях о тебе.
Одинокий голубь на террасе
И кузнечик в скошенной траве
Разве что мою разделят горечь
Об ушедшем времени любви.
Горькими волнами моет море
Берега, дороги и столбы.
Несовпадение
Несовпадение,
Несовпадение
Мысли проросшей из зернышка ржи
В серо игольчатое строение
Лжи!
Несоразмерность
И непопадание.
Лунка для гольфа и метеорит.
Ветер, фундамент, горящее здание –
Быт.
Превозносимый
И обожаемый.
Вдребезги ваза ,картина в клочки.
Враз окончательно обнищали мы,
Наги!
Ночь расписывала пульку
Ночь расписывала пульку
С наркоманом и бандитом
И жевала с аппетитом
Бледно – синюю сосульку.
Наркоман, слетев с Парнаса
Был рассеянно- восторжен.
Он бубнил :"Я должен, должен…"
Доедая ломтик сыра.
А бандит играл с ленцою,
Завтра предстоит" охота".
Подцепляя вилкой шпроту,
Подпевал тихонько Цою.
Ночь, как ночь, других не хуже,
Барды пели на концерте,
А в котле варили черти
Свой довольно скудный ужин.
Я еще вернусь
Я еще вернусь…беспечно доски
Разлеглись на скошенной траве,
И земля покрылась тонким воском,
Незнакомый запах снится мне.
Я стою, со мною плачет ветер
По лужайке в солнечных лучах,
Лает пес, о чем-то спорят дети,
Шаль из шелка на твоих плечах.
Нам придется платить по счетам
Расписались когда-то , давно
Наши предки во Львове и Праге
В Сан-Франциско, в Одессе , Гааге,
Что евреи они по бумаге
И на счастье распили вино.
А потом пролетели столетья,
Мир менялся, менялись и мы,
Вместо Пинхасов Паши и Пети,
Беньямины по имени Фредди
Бьют поклоны, а Спас на крови
Все стоит одинок и прекрасен.
Помолитесь святые отцы
О Рудольфе по имени Вася.
Ветер тонкую свечку погасит,
Ночью темной взойдут Близнецы.