РОМАН С ГОРОДОМ
ПРОЛОГ
«И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем, ибо все - суета и томление духа»
Книга Екклисиаста.
Этого не могло быть, просто не могло быть. Не могло, потому что не могло быть никогда. И все-таки это было. Она сидела в кресле «Боинга» возле иллюминатора и наблюдала, как капли холодного мелкого дождя медленно ползли по стеклу. Самолет дернулся и поехал, набирая скорость. Над входом в салон загорелось табло, Вероника машинально прочитала: «Fasten the seat bells». И вот уже внизу оказалось летное поле аэропорта «Домодедово», мокрый лес, шоссе, с бегущими по нему игрушечными машинками, дачные домики… «Все суета», - подумала Вероника.
Она летела в Город! Вероника хотела думать о Городе, любить его, переживать все то, что было с ним связано чудесного, нежного, волшебного: дома его гостеприимных жителей, прекрасные как сказочные дворцы; запах апельсиновых цветов ранней весной; голубые горы на горизонте; и море, огромное синее море. Но предательская память рисовала совсем другие картины: автоматные очереди, сошедшие с ума люди, черный столб дыма над Новым районом и море, красное от крови. Война… Это страшное глупое слово пришло в Город вместе с танками, загрохотавшими по набережной и разделило всю жизнь Вероники на До и После…
Лайнер пошел на снижение, вновь появилась надпись «Fasten the seat bells», и через час, пройдя все таможенные формальности, Вероника уже здоровалась с встречающими ее коллегами-журналистами. Еще два часа на машине, и она была Городе. Уже стемнело, и как ни странно для этого времени года, но в Городе тоже шел дождь, почти такой же мелкий и холодный как в Москве.
- Одна никуда из отеля, пожалуйста, не выходи. Здесь еще не все спокойно, а иностранцы все на виду, если что-то понадобится, позвони мне, - уговаривал ее заботливый Роман, молодой местный журналист, с которым Вероника познакомилась, когда он приезжал в Москву на стажировку. Роман, как и все, кто встречал Веронику в аэропорту был из нынешней Вероникиной жизни, той, которая началась После. Эти симпатичные ребята опекали российскую знаменитость, как могли, относились к ней с нескрываемым восхищением, и … были ее врагами, вернее не лично ее, а всего того, что ей было дорого, хотя даже не подозревали об этом.
Раннее утро было солнечным, но прохладным. Едва выпив чашку кофе в баре отеля, и, накинув на плечи черную шерстяную кофту, Вероника спустилась по ступенькам, осторожно закрыла за собой дверь и быстро пошла, почти побежала по пустой улице. К морю, на набережную, к эвкалиптовой роще, туда, где в прежние времена могла часами сидеть на лавочке и смотреть на толпы гуляющих туристов и жителей Города, совершенно умиротворенная и поглупевшая от внезапно свалившегося на нее огромного, небывалого счастья. Но это было До…
Звук мобильного телефона прервал ее мысли. Роман. Бедный парень, конечно, уже обнаружил отсутствие Вероники в номере. Если с ней что-нибудь случится, директор телеканала не погладит его по голове. А у него еще работа, съемки. «Вот навязалась на мою голову! Полно своих забот, да, еще гостья какая-то неспокойная», - наверняка думает он, хотя виду, конечно, не подает: гостеприимство! После долгих уговоров и заверений, что она никуда дальше набережной не сунется, Вероника, наконец, обрела относительную свободу и, разложив кофту на камнях пляжа, села у самой кромки воды.
Когда же она познакомилась с Городом? Ей было лет тринадцать-четырнадцать, когда мама и папа впервые привезли ее в эту страну. Родители Ники целыми днями загорали на пляже, пили вино со своими друзьями и еще как-то, по-взрослому, развлекались. А Ника сидела в тени и мечтала. Никого, конечно, не интересовали грезы и чаяния подростка, тем более, что он, этот самый подросток о своих внутренних терзаниях и видениях никому не сообщал. Мимо девочки каждый день ходил загорелый парень с мегафоном и на разных языках зазывал отдыхающих на морскую экскурсию в Город. Парень, как и положено представителям его народа, был красивым, название Города – звучным и поэтичным, море, естественно, синим, а ей было четырнадцать лет. Вот все и совпало в ее воображении, слилось воедино и образовало причудливый образ сказочного места, страны небесной любви, где живут маги и волшебники.
Самое удивительное, что, когда Ника, уже студентка иняза, наконец, попала в Город, он нисколько ее не разочаровал – все оказалась именно так, как Ника себе представляла в своих детских грезах, даже еще лучше, ведь…
Но нет, об этом она думать не хотела, слишком больно. Еще слезы подступят, а она должна быть сильной, не время расслабляться.
Посидев некоторое время у моря и собравшись с мыслями, Вероника встала и пошла туда, на гору… Она не перед кем не собиралась отчитываться и сообщать о своих передвижениях. Это ее Город, и она хочет остаться с ним наедине. Она должна увидеть то, зачем сюда приехала, как бы это ни было опасно. Должна увидеть и понять, что, все-таки, здесь произошло.
Она шла вверх долго и тяжело. Когда-то ей хватало двадцати минут, чтобы взбежать на эту гору. Вероника вспомнила, как однажды стояла на самой вершине и смотрела вниз на обожаемый Город: в порт медленно и величественно вползал огромный белый теплоход, к пристани подъезжал разноцветный двухэтажный автобус, веселое солнце резвилось и переливалось в бескрайнем нежно-голубом море…
Но все это было до того страшного и не поддающегося никаким доводам рассудка того, что здесь случилось.
Вероника упрямо шла вверх. Природа, наконец, вспомнила, что она в этих широтах субтропическая, заметно потеплело, становилось все жарче. Виллы, жилые и пустые, покинутые своими хозяевами, прятались в листве цитрусовых деревьев, и Веронике казалось, что из-за каждого забора за ней напряженно и враждебно наблюдают чужие глаза. Ей стало страшно. Все эти годы Веронике казалось, что она давно забыла, что такое страх, но сейчас она испытывала не просто страх, а страх дикий, неконтролируемый, животный.
Послышался приближающийся рев мотора. Внезапно из-за поворота выехала машина: открытый джип повстанцев, которые теперь называли себя «законным правительством свободной Республики». Вероника едва успела спрятаться за ближайшими кустами ежевики. Машина приближалась к ее убежищу, и она услышала гортанные выкрики людей в камуфляже. Как не похоже было их отрывистое, свистящее наречие на мелодичный, прекрасный и древний язык жителей ее Города! Ненависть захлестнула Веронику. Она, «девочка из хорошей семьи», известная журналистка, всю жизнь демонстративно гордившаяся своим блестящим образованием и либеральными взглядами, и представить себе не могла, что способна испытывать такую первобытную ненависть. Вероника замерла, до боли сжав кулаки. Если ее обнаружат – она пропала. Доказывай потом, что делала российская журналистка вдали от туристических маршрутов и пресс-центров, одна в самом центре того, что они так тщательно скрывают.
Проехали. Вероника вытерла рукавом кофты мокрое от напряжения и слез лицо и встала во весь рост. Вверх, вверх, по серпантину, туда, где разгадка тайны, мучавшей ее много лет. Еще один поворот и вот он, последний крутой подъем. Забыв про жару и усталость, она пробежала несколько метров и резко остановилась – вот он, тот самый дом, дом-дворец, дом-чудо, дом-счастье. Дом-призрак. Удивительно, но время почти не тронуло его. На первом этаже даже сохранились оконные стекла, на втором – галерея с фигурными колоннами и белой балюстрадой. Только крыша обветшала и провалилась, но с улицы этого почти не было заметно.
Из соседнего двора опасливо выглянула древняя старушонка в черном (опасностью и страхом здесь теперь было пронизано все). Она затравленно посмотрела на Веронику и быстро скрылась обратно.
Что делать дальше? Как найти того, кто не побоится рассказать ей то, что она обязательно должна узнать? Есть один человек, который, как говорили, видел ВСЕ, но захочет ли он поделиться своим знанием с ней, Вероникой?
Старый сосед-Горбун не сразу открыл свою калитку. Он долго гремел замками, потом слегка отодвинул засов и посмотрел на Веронику в образовавшуюся щелочку. Только испуг увидела она в его глазах, ни малейших признаков узнавания. Вероника попыталась начать диалог, но сосед упрямо не хотел говорить ни на одном из известных Веронике языков. «Это же я, я! Я не сделаю Вам ничего плохого. Мне бы только поговорить!» А в ответ невнятное бормотание, глаза, полные ужаса и интенсивные движения головой, которые должны были означать: «Ни за что!» Промаявшись таким образом полчаса, Вероника в изнеможении села на землю и прислонилась спиной к забору Горбуна.
Она уже совсем отчаялась, когда калитка вдруг открылась, и сосед на приличном английском сказал ей: «Ладно. Заходи. Только быстро, чтобы тебя никто не видел».
А потом они вместе пили домашнее вино, которое Горбун принес из погреба, и он жаловался ей на жизнь и расспрашивал ее о ее жизни, и опять жаловался на свою. Вероника понимала, что старик никак не решается начать разговор о том, о чем они оба думали.
И вот, наконец:
- Прости, Вероника, я не виноват. Я и тогда уже был старый и немощный, что я мог сделать, чтобы помочь вашим… Да и кто – они, а кто – я, сама понимаешь. Они-то люди в Городе были известные, уважаемые. Что это было, я не знаю, но, говорят, что война здесь ни при чем. У ваших-то профессия такая была, как бы это выразиться, неправильная, опасная профессия. Многие здесь на них зуб имели, вот, может, кто-то и сделал свое черное дело, мол, война все спишет.
- Да кто Вас винит? Я Вам благодарна. Мне говорили, что это Вы их похоронили…
- Я. Больше некому было. Ночью, когда те ушли. В вашем саду и похоронил.
- Всех?
- Ну да, всех.
Последняя надежда улетучилась, когда сосед произнес эти страшное слово: «Всех».
Старый горбун смотрел на Веронику несчастными слезящимися глазами.
- Только люди говорили, что кто-то из ваших все видел, может, прятался где-то.
- Нет, откуда… Наших здесь тогда уже не было.
- А ты меня послушай. Я-то их едва землей прикрыл - боялся, что те вернуться. А на утро пришел, а могилка-то ровненькая, настоящая. Вот люди и говорят, что кто-то из ваших здесь тогда был.
«Бедный старик! - подумала Вероника, - он уже соображает плохо, мистика ему мерещится, а я к нему пристаю со своей проблемой. А проблема-то и людям покрепче оказалась не по зубам».
Но отступить она не могла, не имела права.
- Показать мне это место сможете?
- Пойдем. Вот здесь возле старого бассейна земля ровная без травы, видишь? Траву я выдергиваю, по краям цветочки посадил. Тут они все и успокоились.
Вероника стояла, молча, мрачно глядя на черную землю.
- Я найду их, - тихо произнесла она, наконец, - найду их всех. Обещаю.
Потом, как будто вспомнив про деликатно остановившегося в сторонке соседа, громко сказала:
- Спасибо Вам и простите меня! Больше я Вас не побеспокою.
- Что уже там. Иди с богом!
Поднимаясь по трапу самолета, Вероника дала себе слово больше никогда не возвращаться в Город. Его больше нет. Из Города вместе с песнями его коренных жителей, магов и волшебников, ушла душа. А что такое тело без души? «Зомби», - сама себе ответила Вероника. Ей не нужен Город-зомби!
ЧАСТЬ 1.
ДО…
«Не плачь, потому что это закончилось. Улыбнись, потому что это было»
Габриэль Гарсиа Маркес.
ГЛАВА 1.
Тот год был одним из самых счастливых и беззаботных в жизни Ники Литвиновой. Она заканчивала институт. Ника всегда училась легко и весело. Благодаря природной цепкости ума, хорошей памяти и сообразительности, она ухитрялась cдавать сессии без троек и в срок, поэтому грядущие госэкзамены ее ничуть не пугали. Две недели, отпущенные деканатом на подготовку, она провела в хорошей компании на даче у однокурсницы и лучшей подруги - Юли. Добросовестная Юля читала учебник по истории английской грамматики вслух и очень обижалась, когда Ника хихикала над непроизносимым названием «претерито-презентные глаголы».
На общеинститутском вечере, посвященном «последнему звонку», Вероника познакомилась с симпатичным парнем с биологического факультета, и, понятно, что все ее мысли были очень далеки от английской, а также, немецкой, равно, как и любой другой грамматики.
Парня звали Герман. Он приехал из теплой страны, куда вихрь Революции и Гражданской войны когда-то подростком занес его дедушку. Подросток вырос в этой благодатной стране, женился на дочери русских эмигрантов, от этого брака и родилась будущая мать Германа. Та в свою очередь тоже выросла и вышла замуж, опять же, за потомка эмигрантов из России. Но, видимо, какая-то примесь у его дедушки и бабушки по отцовской линии, все-таки, была, потому что парню при, в общем-то, типичной среднерусской внешности, достались удивительные бархатные и томные глаза его средиземноморских предков. «Как романтично!», - думала Вероника. Во всяком случае, так эту историю рассказывал Веронике Герман, говорящий на идеальном русском языке с легким акцентом, почти незаметным и нежным, как дуновение морского бриза. Вообще-то, он больше молчал и слушал словоохотливую Веронику, гладя на нее печальными темными глазами. Он был явно увлечен сероглазой и русоволосой Никой. Особенно ему нравились ее разговорчивость и смешливость. Ведь на его родине девушки не ведут себя так свободно и раскованно! Нике льстило явное восхищение сына далекого края апельсинов и оливок, Герман ей нравился.
Она не решалась представить нового знакомого родителям, но бабушка, всегда и во всем поддерживавшая внучку, одобрила «жениха».
Подруги выскакивали замуж одна за другой, и Вероника стала подумывать, не пора ли и ей обзавестись мужем. Во-первых, это повышало ее статус в собственных глазах, во-вторых, ей надоело жить в одной комнате с младшей сестрой, а, в-третьих, почему бы и нет?
«Здорово!», - неожиданно поддержала ее рассудительная Юля, - «Будешь хозяйкой собственной виллы на берегу моря! Такого нет ни у кого, ты у нас будешь первая».
Но Герман, получив диплом, улетел к своему теплому морю один. Правда, он клятвенно обещал в обозримом будущем вернуться к Нике.
Бурное прощание в аэропорту, и вот ее единственная большая любовь (а именно так уже казалось Веронике) скрылась в погранично-таможенных джунглях.
Целый месяц Вероника провела в тщетном ожидании весточки от своего «прекрасного принца». Она горько плакала и жаловалась любимой бабушке на несправедливость судьбы. «Со мной все кончено», - думала девушка, - «ничего больше не хочу, никому больше не поверю». В те времена Вероника Литвинова еще могла позволить себе такие мысли…
Но не такой она была человек, чтобы так просто взять и сдаться на милость судьбе. Не подчиняться обстоятельствам она умела с ранней юности.
И вот, уговорив Юлю (одной, все-таки, было страшновато), Ника собралась ехать за своим счастьем. Была еще одна причина, по которой она хотела, чтобы Юля поехала с ней. Вероника уже не раз бывала в Городе. Каждую их встречу Город проделывал с ней один и тот же трюк – кружил вихрем курортной жизни, догонял запахом жареных каштанов, осыпал серебром звездопада и добивал огромной желтой луной. И, когда, наконец, Вероника падала без сил, моля о пощаде, убаюкивал шелестом гальки в прозрачной морской волне. Кончилось тем, что Вероника беззаветно влюбилась в Город, и он ответил ей взаимностью. Теперь она хотела поделиться этой любовью с подругой.
Отель, в котором поселились московские туристки, находился в самом центре Города. Не очень удобно, с точки зрения расстояния до пляжа, но зато недалеко от ее цели. А целью был небольшой микрорайон, где по описанию Германа, находилась его городская квартира.
Дом они нашли быстро. Постучались, и им открыла та самая соседка, которую Ника знала по многочисленным рассказам предмета своего вожделения. Соседку звали мадам Джульетта. Мадам Джульетта ничуть не удивилась незваным гостям. Она пригласила их в уютную гостиную с большими «итальянскими» окнами, предложила кофе.
Кофе – один из неизменных атрибутов городского гостеприимства. Намного позже Вероника побывала на родине «кофе по-турецки», в Турции. Но ни там, ни в каком другом месте мира она не пила ничего подобного. Выпить кофе для жителей Города представляло собой целый ритуал. Сначала зерна жарили до состояния, когда они становилась блестящими и маслянистыми. Потом долго мололи на ручной мельнице, сопровождая этот процесс неспешной беседой; медленно помешивая, варили в джазве и, наконец, пили из маленьких изящных чашечек, «думая о сокровенном». Все это затеивалось с одной единственной целью: перевернуть чашку с остатками гущи и, разглядывая образовавшиеся причудливы узоры, узнать свою судьбу. Разбирая рисунки, они обстоятельно и серьезно рассказывали друг другу о грядущей любви, рождении третьего ребенка, встрече с важным человеком, предстоящем застолье в доме друга. Год за годом переворачивали они свои чашки, предсказывая друг другу судьбу. Но, видимо, Господь их, берег, и никто так и не увидел на дне своей чашки того страшного и непоправимого, что ждало в будущем весь их народ.
- Знаю, знаю. Герман (мадам Джульетта произносила его имя - Herman, с ударением на последнем слоге) приехал из России такой веселый. Он много о тебе рассказывал. Только они сейчас в городской квартире редко бывают, все больше на вилле.
- А где эта вилла?
Входная дверь открылась, и в дом вошла светловолосая женщина с добрыми голубыми глазами.
- А вот и Аделаида! Что давно не заходила? Не скучаешь по соседке?
- Да я и в городе не бываю. Жарко. У нас-то наверху настоящая благодать.
- Познакомься, подруга, это и есть Ника, невеста твоего сына.
Вероника почувствовала неловкость, она никак не ожидала такого поворота событий. Мадам Аделаиде, напротив, кажется, эта игра понравилась. Во всяком случае, она заулыбалась и искренне обняла Веронику
- Приезжайте-ка завтра к нам в гости. Джульетта знает, как нас найти. Только вот Германа вы не застанете. Он сегодня уехал в Столицу, ему там предложили стажировку. Можно считать, что ему очень повезло.
- И когда вернется? - дрожащим от разочарования и обиды голосом спросила Ника.
- Через месяц-полтора.
«Ничего, дождусь», - подумала Вероника, - «а пока - в гости к маме, так в гости к маме».
На следующий день Ника, Юля и мадам Джульетта с букетом розовых гвоздик, ехали в гости. Дорога вела вверх, и старенький «Фольксваген» с трудом поднимался от поворота к повороту. Таксист с опаской косился на роскошную мадам Джульетту, которая с трудом умещалась на переднем сидении его авто. Окрестности были так хороши, что подруги не замечали никаких неудобств, связанных с подъемом. Белые виллы с башенками в виде корон, апельсиновые сады и внизу - море, которое, то показывалось, то исчезало, когда машина делала очередной виток по серпантину. «В рай едем, не иначе!», - шепнула Юля на ухо Веронике. И она оказалась права…
Дом мадам Аделаиды стоял на возвышенности. Перед главным входом, тем, что со стороны ворот, был бассейн, с противоположной стороны дома - еще дин вход, не видимый случайным прохожим с дороги, а дальше начинался бесконечный сад. Если стоять на галерее второго этажа, можно увидеть кусочек Города, порт и бухту. Из окон просторного зала – горы: ближние, покрытые густыми лесами и дальние - высокие, голубые, загадочные.
Перед тем, как открыть калитку, мадам Джульетта замялась.
-Там у Германа брат по соседству, кажется троюродный. Так вот: с ним, девочки лучше не общайтесь. Он …not good (наконец, подобрала она английское слово.) Но девушки вовсе не удовлетворились таким объяснением:
- Что значит «нехороший»?
Бедная Джульетта внутренне поерзала, подумала и, наконец, буквально выдавила из себя:
- Незаконными делами он занимается, вот, что это значит. Ему и двадцати пяти нет, а уже дважды в тюрьме сидел.
«В тюрьме! Бррр…», - девушки опасливо покосились на соседний дом.
Стол был накрыт на первом этаже виллы в комнате с маленькими окнами и выходом в сад.
- Аделаида, не скрывай невестку, - высокий худой мужчина в крестьянской одежде, на вид лет пятидесяти, нес большую кружку, в которой плескалось терпкое черное вино, - выпьем за здоровье дорогих гостей!
«Чудеса продолжаются», - подумала Вероника с иронией, - «невестка!» Но она ошибалась, настоящие чудеса еще и не начинались…
Веселый крестьянин ушел, оставив дверь в сад открытой, и Ника со своего места могла видеть в дверном проеме каменный стол под высоким орехом, на котором какая-то женщина (видимо, родственница хозяйки) резала огромные малиновые помидоры. Голова ее была повязана платком таким образом, что надо лбом торчали короткие забавные кончики. «Точно гоголевская Солоха», - мысленно хихикнула Вероника. Картинка выглядела так живописно и уютно, что Вероника невольно засмотрелась на черное платье женщины, ее доброе лицо и ее руки, ловко орудовавшие сверкающим в ярких солнечных бликах ножом.
Вероника на мгновенье отвела взгляд - отвлеклась на аппетитные жареные пирожки. В следующую минуту все ее существом пронзило током. В дверном проеме, где только что, так мирно и безобидно, резала помидоры славная женщина в платке, стоял, прислонившись к каменному столу, …греческий бог Дионис. «Дионис - бог плодоносящих сил земли, растительности, виноградарства и виноделия», - почему-то вспомнила Вероника определение из учебника по античной литературе. «А еще, - мысленно добавила она от себя, - одетый в синие джинсы и ярко-желтую расстегнутую рубашку». Перед глазами все плыло. Медленно возвращаясь к действительности, Ника посмотрела на окружающих. «Интересно, они чувствуют то же, что и я? Ведь не каждый день, все-таки, доводится увидеть живого бога, хотя бы и древнегреческого!» Удивительно, но, ни мадам Аделаида, ни мадам Джульетта, ни даже Юля, не выразили никакого восторга по поводу божественного видения. Более того, мадам Джульетта как-то запросто и совсем не по божественному сказала на своем певучем языке:
- Заходи, садись с нами.
- Не могу, у отца гости, я должен с ними посидеть, может быть, зайду попозже, - ответил Бог, хитро сверкнув на Веронику смеющимися золотисто-карими глазами.
«Неужели он заметил мое состояние? Что он подумает? Какой позор!», - в ужасе подумала она.
Тогда Вероника еще не знала, что он смотрел так на всех женщин, и каждая считала, что этот зазывный взгляд предназначался только ей одной. Нет, он вовсе не был «пляжным Казановой». Сама природа наградила его таким мощным обаянием или, как теперь бы сказали, «харизмой», что устоять перед этим напором не мог никто: женщины, едва он появлялся, начинали закатывать глаза и говорить томными голосами, мужчины искали его дружбы, пытались во всем угодить. Определенно, он обладал властью над людьми, но, в силу жизненных обстоятельств, не знал, как правильно распорядиться этим даром. Те «робингудовские» настроения, которые царили тогда в Городе, никак не способствовали формированию «правильного» мировоззрения, вообще-то, типичного для законопослушных европейцев.
Как он относился к всеобщему обожанию? Периодически у него случались романы - бурные, но короткие, которым он сам не придавал слишком большого значения. Что касается, мужской дружбы, то она, вообще, не входила в его планы. А планы у него были, планы, как ему тогда казалось, грандиозные. И цель в жизни была, цель, которой он посвящал себя полностью, бросая в ее страшную пасть все самое дорогое.
Вероника тогда еще не знала слова «харизма», и просто подумала: «Боже! Какой красавец!» «Тито, - стучало у нее в висках, - Тито, Тито…» Имя у Диониса, конечно, было. Его звали Ален. Но его, так называемые, «братья», прозвали его «Тито», и, со временем, так его стали называть все: и друзья, и враги, и весь Город.
Между тем, вся компания переместилась на второй этаж. Мадам Аделаида демонстрировала гостям фотографии своего сына. Вот он, пухлый малыш, пытается спрятаться от назойливой камеры за материнскую юбку. Вот он, уже подросток, стоит возле отцовского джипа с большим охотничьим ружьем. На следующей фотографии – за накрытым столом: студент приехал домой на каникулы. Ника увидела знакомые печальные глаза Германа, и ей, почему-то, стало неловко.
Этот день был наполнен ощущением волшебства, новым, не знакомым Веронике чувством. Она-то наивно думала, что Город уже ничем не может ее удивить, но, то, что случилось с ней сегодня, было так велико и необычно, что ей не под силу было все это пережить. Она даже обрадовалась, когда, наконец, солнце упало за море, и пора было уезжать из этого сказочного места, где греческие боги запросто ходили по ковру из спелых яблок.
- Надо бы такси вызвать, но таксисты не любят к нам подниматься, будем долго ждать машину. Разве что…- начала мадам Аделаида, посмотрела на террасу соседнего дома и крикнула - Тито! Иди к нам, помоги гостям найти машину!
А Вероника-то думала, что на сегодня ее мучения закончились. Она посмотрела в ту же сторону, что и мадам Аделаида.
В субтропиках почти не бывает сумерек. Солнечный день внезапно сменяется черной звездной ночью.
Вероника напряженно вглядывалась в темноту, но не могла ничего разглядеть. От соседской стены отделилась тень, и ее мучитель возник в свете разноцветных фонариков, которые зажглись в саду мадам Аделаиды.
- Девочки, приезжайте ко мне завтра, погостите у нас. Там внизу, наверное, очень жарко, а у меня, сами видите, какой рай. Да и мне веселее – будет, с кем по-русски поговорить.
Ох, лучше бы ей этого не говорить! Ника, было, собралась вежливо отказаться от приглашения, но ее опередила Юля:
- Спасибо, мадам. Обязательно приедем. – И больно ущипнула в темноте Веронику за руку, что означало: «Ты что с ума сошла? Вкусная еда, экзотические фрукты, бассейн! Красавцы всякие!»
Свет фар на темной дороге. Тито вышел из машины и открыл перед девушками заднюю дверцу:
- Так ты невеста Германа? Забавно, - цепкий взгляд прищуренных глаз опять скользнул по Веронике, на этот раз, как ей показалось, насмешливо.
Что его так позабавило, Вероника не поняла.
Вечером они сидели на балконе отеля и любовались ночным Городом. На центральном проспекте еще не угомонилась веселая толпа, со стороны порта доносились гудки идущих на ночлег прогулочных теплоходов - в этом городе царил вечный, непрекращающийся даже на ночь, праздник. Вероника посмотрела в сторону горы, туда, где вдалеке от туристической вакханалии, уютно светились огни вилл, туда - где был он.
ГЛАВА 2.
Вероника проспала эту ночь без сновидений, и на утро чувствовала себя свежей и отдохнувшей. Она вышла на балкон. Из-за дальних гор выползало красное южное солнце. Было тихо, так тихо, что Вероника могла отчетливо слышать шуршание веника внизу. За виноградниками через дорогу подметала свой двор молодая женщина. Женщина была одета в байковый халат; на голове – повязанный назад платок, на ногах – шерстяные носки и войлочные домашние тапочки. «Как они могут сейчас так одеваться? А что же они тогда носят зимой? Валенки?» - удивленно подумала Вероника, но ее охватило такое умиление, что даже защипало в носу. Так бывало всегда: все, что делали или говорили жители Города, вызывало у нее неизменное чувство «щенячьего» восторга. Вероника прекрасно знала за собой эту особенность, поэтому и вчерашнее свое приключение она отнесла к разряду очередных проделок этого волшебного места из серии «какие вы все милые, как я вас всех люблю». Ей уже казалось, что ничего особенного с ней произошло, наваждение, как говорится, рассеялось с первыми утренними лучами, и, вообще, она сюда приехала «устаканить» свои отношения с Германом, а не для того, чтобы влюбиться в его брата, путь и троюродного.
- Ни-ка! Хочу ко-фе! – услышала она сонный голос подруги.
- Вставай скорее, пойдем на пляж, окунемся, пока вся толпа не проснулась.
- Какой пляж? Мы же сегодня едем дружить с твоей будущей свекровью!
- Ты, хоть, не издевайся! Какая свекровь? Он, наверное, в своей Столице, и как меня зовут, забыл.
- Да ладно тебе, когда ты еще на вилле поживешь? Не капризничай, поехали! Опять же, у тебя-то личная жизнь, какая-никакя, есть, о подруге бы позаботилась.
- Ты о чем?
- Как о чем? Как о чем? – Юлькиному возмущению не было предела, - А вчерашний Ален Делон?
- Юль, ну как тебе не стыдно?
- А почему мне должно быть стыдно? Это ты у нас невеста владельца апельсинового рая, а не я.
- Понимаешь, в этих краях так не принято. Если меня считают невестой, значит, я девушка порядочная, уважаю маменьку и папеньку, а по воскресеньям – хожу к мессе. И не имею права иметь подругу, готовую развлекаться с первым встречным. Это они с виду такие простые и славные, а на самом деле…
- На самом деле, что? Сложные и кровожадные? Подруга, не морочь мне голову, не первый день знакомы.
- Не кровожадные, но очень консервативные. Дело в том, что…
Но Юля опять не дала ей закончить умную мысль:
- Собирайся, поехали!
- А море? – беспомощно пискнула Ника, видя, что ее речи не возымели на подругу никакого действия.
- Ну, ладно, - сжалилась Юлька, - сначала на море.
Разноязыкая толпа туристов ручейками и реками стекалась к морю. Солнце уже поднялось, и море постепенно меняло цвет с нежно-молочного на светло-голубой. Чуть позже, когда солнце засияет вовсю, море станет бирюзовым у берега и ярко-синим вдали, там, где оно встречается с небом.
Город проснулся окончательно и запах свежеиспеченным хлебом.
Ника вошла в прозрачную соленую воду, осторожно ступая по камням. «Здравствуй, море! - сказала она шепотом, - я люблю тебя!». И, зачерпнув немножко моря ладонями, умыла им лицо. Потом она долго плавала на глубине. Вероника всегда любила далеко заплывать. Оттуда, почти от самой линии горизонта можно было видеть бухту, набережную, эвкалиптовую рощу. Люди и машины выглядели совсем маленькими, и ей казалось, что она остается с Городом один на один.
Через час девушки уже ловили такси.
- А почему у них все такси с красной крышей? – спросила Юля.
- Шашечки бы выглядели здесь слишком банально. Наверное, поэтому они и выкрасили крыши своих такси в красный цвет.
Крыши всех городских таксомоторов действительно были красными. Местные жители очень гордились этим обстоятельством. «Только у нас такси с красной крышей, только у нас!», - как-то доказывал Нике Герман.
Эти такси с красной крышей! Вероника Николаевна Карецкая искала их во всех странах, где бывала, бродя по незнакомым улицам чужих городов, напряженно вглядываясь в потоки машин: не мелькнет ли где красная крыша. Но нет, такси с красной крышей не появлялось никогда, чудес не происходило. И только в тяжелом сне, мучавшем ее много лет, она по-прежнему стояла на центральном проспекте и бесконечно ловила такси с красной крышей. Эти сны, вероятно, были ее наказанием за предательство.
Симпатичный кудрявый парень потянулся со своего водительского сидения и открыл переднюю дверь.
- На Гору, пожалуйста, - сказала Вероника на местном языке вполне сносно.
- Мисс устроит 5 долларов?
- Поехали, делать нечего.
(Все поездки на такси по Городу по щетчику стоили – доллар).
Мадам Аделаида очень обрадовалась приезду девушек. Она провела их в прохладную столовую, а сама затеялась печь пирог с яблоками. Яблочный пирог с корицей был фирменным блюдом мадам Аделаиды. Она всегда делала его собственноручно, доверяя помощникам, разве что, порезать сочные яблоки, собранные в ее саду.
Пирог ели, сидя за стеклянным столиком у бассейна.
- Крррасота-а! – прорычала Юлька, вгрызаясь в третий по счету кусок, – и уже другим, светским тоном, обращаясь к подошедшей мадам Аделаиде:
- Вкусно необычайно. Раскроете секрет?
- Да нет никакого секрета. Все дело в сорте яблок.
Солнце, отражаясь в бассейне, слепило глаза, и Ника заметила его не сразу. Он шел по тропинке со стороны своего дома. Едва кивнув девушкам, Тито быстро зашушукался с хозяйкой. Казалось, что он пытается ее на что-то уговорить. Вероника не могла разобрать слов, но по тому, как недобро сощурились его карие глаза, как нервно он отбросил со лба прядь каштановых волос, она поняла, что «бог Дионис» остался недоволен результатами переговоров. Махнул на прощание рукой: «Еще увидимся», и быстро пошел к калитке. Девушки услышали звук заводимого двигателя, и через минуту мимо ворот мадам Аделаиды по направлению к Городу промчался серебристый «Ниссан-Патрол».
- Племянничек, - ворчала Аделаида, - знаете, чего хотел? Ключи просил от городской квартиры. Все бы с женщинами развлекаться! Лучше бы за ум взялся. Бедные его родители. Отца вы вчера видели - труженик, каких мало, все их хозяйство на нем. А поместье у них большое, не то, что у меня… - Девушки невольно оглядели виллу, лужайку, сад… «Неужели бывает еще больше?» - И мать его, не разгибая спины, и тетка, сестра отца, и два работника. А ребята… Даже говорить не хочется. Три брата, и все непутевые. За что хорошим людям такое несчастье? Вообще-то, - продолжала мадам Аделаида, - он мне не племянник, они двоюродный племянник моего бывшего мужа.
- Бывшего?! – не удержалась Вероника.
- Ну да. Мы с отцом Германа разошлись пять лет назад. Официального развода не было, здесь это почти невозможно. Но он живет не с нами, он в Городе, у него там дом. Так что, можешь считать, что свекра у тебя не будет. А мы вот остались здесь, нам это место больше нравится.
Вероника почему-то обрадовалась. Подружиться с русской женщиной – это одно, а добиться расположения какого-то неизвестного «свекра», это – совсем другое.
Как ни уговаривала мадам Аделаида остаться, но девушки вернулись в отель, предварительно пообещав хозяйке завтра приехать опять.
- Твои шансы равны нулю, - ехидно заметила Вероника, когда они вечером сидели на балконе, - он, кажется, занят.
- Подруга, мне не замуж за него выходить. А, правда, хорош? Прямо «мимолетное видение» какое-то.
- Не знаю, не заметила, - отрезала Вероника и пошла спать.
На следующий день споров уже не возникало. Они вышли из отеля, предупредив портье, что могут сегодня не вернуться, и поехали прямо на Гору.
Не успели они войти в калитку, как на фигурной лестнице мадам Аделаиды возникло «мимолетное видение». Оно улыбнулась и сказало:
- А я вас жду. Ади с утра суетится - ждет гостей.
Он говорил по-русски с местным акцентом, и это придавало его речи особую мелодичность. У него был тихий голос с легкой хрипотцой. Слова он произносил медленно, с большими паузами, и от того все, что он говорил, казалось значимым и весомым.
«Вот он, во всей красе. Любуйся!», - подумала Вероника, внезапно разозлившись не то на него, не то не себя.
Насмешливо прищуренные глаза с веселой чертовщинкой, глубокая горькая складка между бровями, правильной формы нос, широкие круглые плечи, загорелые мускулистые руки, тонкие нервные пальцы.
- Ну что, разглядела? Тогда пойдемте кофе пить.
Вероника вспыхнула. «Ужас, - подумала она, - веду себя как полная дурра!»
Потом они все вместе пили кофе, и он рассказывал им о своей семье, и о семье Германа, и о Горе, и о сортах винограда, и еще о многом другом. Напряжение, наконец, отпустило Веронику, она расслабилась, разнежилась, ей стало тепло и спокойно.
Вечером Тито предложил показать девушкам место под названием «Чудо-гора», с которого, по его словам, открывался очень красивый вид на речку и долину. Но мадам Аделаиде эта идея не показалось такой удачной:
- Вот приедет Герман, вместе и пойдете на Чудо-гору.
Несмотря на возражения хозяйки, они, все-таки, решили идти. Чудо-гора находилась в получасе ходьбы от вилл вверх по серпантину. Девушки немного устали, и Юля, изящно подогнув пухленькие ножки, присела на темную траву у края обрыва. С горы, действительно, открывался живописный вид: серебрилась в лунном свете веселая горная речка, ночная птица пролетела на долиной и спряталась в лесной чаще, в молчании застыли черные горы. Но то, что на самом деле привлекло напряженное внимание Ники, находилось гораздо ближе. О ужас! Длинные пальцы Тито нежно гладили по голове ее подругу, медленно перебирая крупные жесткие завитки темных волос. «Правильно про него мадам Аделаида говорила, старших надо слушаться!», - злясь на него и на Юлю и, одновре6менно, презирая себя за эту злость, подумала Ника. А он, в это время, продолжая в темноте ласкать Юлькины волосы, повернул голову к Веронике и невинно спросил:
- Может, хватит?
- Хватит, что?! – выпалила та, глядя в его лукавые глаза, почти с ненавистью.
- Девочки, вы, наверное, устали. Вот я и говорю: может быть, на сегодня хватит?
- На сегодня точно, с меня хватит. – Вероника повернулась и пошла в сторону вилл.
Утром мадам Аделаиде понадобилось съездить в Город, и она оставила Нику с Юлей «на хозяйстве». Ника почувствовала себя свободней, и, для начала, решила вымыть голову и красиво уложить волосы. Она очень хорошо знала, что по части густоты и цвета волос с ней мало, кто мог соперничать. Волосы были их семейной гордостью: и у мамы были такие же густые волнистые рыжевато-русые локоны, и у бабушки тоже. Итак, еще не говоря себе правду, зачем она это делает, Ника принялась быстро хорошеть. Она вышла из душевой комнаты, вытирая мокрые волосы душистым полотенцем. Для того, чтобы подняться в спальню, где находились их вещи, надо было обогнуть дом спереди. Сейчас она доберется до своего фена, и тогда, посмотрим. Что посмотрим? Кто посмотрит? Эти вопросы она себе не задавала. Еще чуть-чуть и она – красавица. Но с этим странным человеком никогда ничего нельзя было знать заранее. Она столкнулась с ним возле самой лестницы, ведущей на второй этаж. Ситцевый сарафан на тонких лямках, банное полотенце на плечах и растрепанные мокрые волосы.
- Де-ву-шка, (хитрый прищур) сварите мне, пожалуйста, кофе!
- Конечно, - пробормотала Вероника и послушно пошла варить кофе.
Наблюдая за тем, как густая маслянистая жидкость поднимается в джазве, она придумывала себе противоядие. Придумывала, придумывала и придумала.
- Ты Герману троюродным братом приходишься?
- Да, мой дед по отцу и его дед были братьями.
- Ты поэтому так хорошо по-русски говоришь?
- Не поэтому, – сказал, как отрезал. Глаза сверкнули недобрым светом. Веронике на мгновение стало холодно. Но в следующую минуту он опять улыбался, и к Веронике вернулось курортно-игривое настроение. Но, тем не менее, она поймала себя на мысли: «Как у него, однако, меняется выражение глаз. И я, тоже, хороша. Почему он на меня так действует?…».
- Значит, если я выйду замуж за Германа, мы с тобой будем родственниками? – кокетничая, проблеяла Ника.
В ответ - очередной хитрый прищур.
- Конечно, родственниками. Я теперь так и буду тебя называть, «родственник», - продолжала идиотничать Вероника.
В столовую вошла проснувшаяся Юля и посмотрела на подругу удивленным взглядом. «Что это ее так во мне поразило?», - ехидно подумала Ника.
К обеду вернулась мадам Аделаида, Тито, попрощавшись с гостями и хозяйкой, унесся куда-то на своем серебристом Ниссане. Нике было интересно узнать о нем побольше, и она принялась расспрашивать мадам Аделаиду, не замечая, что та отвечает не слишком охотно.
Вечером, когда девушки, наконец, оказались в отведенной им комнате одни, между ними состоялся такой разговор:
- Тебе не кажется, что тебе бы следовало почаще говорить о Германе и пореже о Тито? – начала Юля.
- А тебе не кажется, что тебе бы следовало почаще заниматься своими делами, и пореже – моими?
- Ника, ты не видишь себя со стороны. Твое поведение неприлично, - серьезно сказала подруга.
Это была их первая размолвка за пять лет дружбы.
В эту ночь Вероника долго не могла заснуть. Она ворочалась, поправляла подушку, садилась в кровати и снова ложилась, завидуя мирно сопящей Юльке. В конце концов, Ника не выдержала, тихо встала и босиком вышла на галерею. В безмолвии южной ночи она услышала едва различимую мелодию. «Вечная любовь, смерти нет, пока есть любовь - пел великий французский шансонье своим нежным, известным всему миру голосом, - вечная любовь день за днем…» Он сидел на террасе своего дома и обнимал за плечи мальчика лет двенадцати. Рядом с ними на тахте стоял магнитофон. Вечная любовь, вечная любовь…
Все следующее утро и весь день Ника откровенно промучилась. Ей уже было все равно, что думает о ее поведении Юля, как к этому всему относится мадам Аделаида – она вожделенно ждала его. Но он все не приходил. Зато к обеду к ним зашел давешний мальчик.
- Это Санни, младший брат Тито; средний-то у них … далеко, - пояснила мадам Аделаида.
Вероника посмотрела на мальчика и вдруг, неожиданно для себя, подошла и поцеловала его в рыжую макушку. Мальчишка, было, смутился, потом вдруг широко улыбнулся, потянулся к Веронике и поцеловал ее в щеку.
Тито появился на закате. На этот раз он пришел не один: рядом с ним к вилле подходил высокий очень худой мужчина лет тридцати с изможденным бледным лицом и глубоко посаженными глазами.
- Роланд, мой…(он замялся) …друг. Знакомьтесь, девочки.
Ника подняла глаза и натолкнулась на неприятный колючий взгляд. Ей показалось, что Роланду она не понравилась. Впрочем, он был очень мил, говорил на хорошем английском языке и весь вечер развлекал гостей из России. Постепенно Никино первое впечатление рассеялось, и она даже устроила мужчинам импровизированный концерт. Ника любила музыку, а играть на старинном рояле мадам Аделаиды было просто замечательно. У инструмента был чистый глубокий звук, и на время ми-минорного этюда она даже забыла про свои новые страдания. Затихли последние звуки одного из самых драматических произведений гениального польского скитальца, и публика зааплодировала. Мадам Аделаида пришла в полный восторг, Роланд сказал несколько утонченных комплиментов, маленький Санни радостно хлопал, Юля скептически улыбалась, а ОН - смотрел на нее грустно и серьезно.