Уважаемые читатели и члены жюри! Мы предупреждаем, что не все рукописи, предоставленные на конкурс, не прошли корректуру. Они помещены в том виде, в каком поступили от авторов, и будут походить все этапы подготовки к изданию только в случае издания книги. Просьба к читателям и жюри: высказывать свои мнения по существу литературных достоинств произведений. Напоминаем: главным призом конкурса является издание книги за счет издательства "Бридж" (Израиль). принять участие в конкурсе может любой гражданин мира, пишущий по-русски. Тематика произведений не ограничена.
С уважением, оргкомитет - издательство "Бридж" и Э.РА
Яков Гринберг
Национальная особенность
Оглавление
Часть 1. Предчувствие, или последний пророк.
Часть 2. НИИ прошлого века, или отъездная Одиссея.
Часть 3. Несостоявшееся кино.
Часть 4. Проблема пацифиста.
Часть 5. Прогноз из 2010 (реальная фантастика).
Часть 1.
Предчувствие, или последний пророк
Справедливость без силы – пуста.
Сила без справедливости – опасна.
Миямото Мусаши, самурай
Аарона пронзила ясная, отчетливая мысль: «Его необходимо убить, физически уничтожить! Вот единственно правильное решение! И сделать это должен я!»
Аарон, проснувшись, как будто от удара, вздрогнул, вернее, дернулся всем телом, почувствовав, как судорога свела болью мышцы ног. У него перехватило дыхание, весь покрытый потом, он не мог прийти в себя: ночной кошмар сохранял в памяти пугающие образы только что пережитого ужаса. Ему приснилось, что они горели. В доме был пожар, и вся его семья: родители, братья и сестры кричали и метались в дыму, бегали, в запертой кем-то снаружи, задымленной квартире, окруженной пламенем, и не могли спастись. На окнах были решетки, двери не открывались. Он видел свою мать, сидящую прямо на полу в углу детской комнаты, она держала на руках маленькую сестренку, которая тихо и беспомощно плакала. Мать смотрела на нее разрывающим сердце взглядом, гладила по голове и пыталась успокоить какими-то обманными словами.
Его семья гибла, и никто не мог помочь, а он, Адольф Гитлер, стоял и улыбался, удовлетворенно глядя на предсмертные муки задыхающихся в огне людей. Аарон видел его, видел так отчетливо и близко, как будто тот действительно находился рядом, хотя одновременно понимал, что их палач, который поджег дом и запер все выходы, далеко, а здесь присутствует только его злая воля.
Аарону открылось будущее, и в нем нельзя было выжить. Ему, его семье, знакомым и незнакомым. Всему его народу был конец. Аарон осознал, что боится и ненавидит этого Адольфа Гитлера. Страх был силен, но ненависть оказалась сильнее. Ненависть победила страх, подавив чувство самосохранения. Его нужно убить. Это его, Аарона, обязанность, может быть, предназначение. Его нужно убить, чтоб сон не превратился в явь, и нет такой цены, которая была бы слишком высока.
Наутро вся семья, в полном составе, уселась завтракать. Все, как всегда, шумно и весело рассаживались за столом. Аарон, студент первого курса юридического факультета университета, как старший сын, занял свое место по правую руку от отца. Аарон никогда не чувствовал себя героической личностью, скорее наоборот, он был невысокого роста, щуплый, стеснительный молодой человек, только недавно переступивший через границу детства, и поэтому постоянно ощущающий некую неуютность и дискомфортность в ответственном мире взрослых. Шустрый Давид, склонный к иронизированию всего на свете, сидел напротив него, а томная, погруженная с себя, тринадцатилетняя Дебора, отстраненно уселась рядом с Аароном. Маленькая, голубоглазая и белокурая Рахель, «наша немка», как шутливо называла ее мать, бегала между стульями и упорно повторяла, что не хочет завтракать.
Во главе стола сидел отец семейства Исаак Бренер, изысканно одетый представительный господин сорока пяти лет с аккуратно подстриженной бородкой, владелец большого книжного магазина в центре Берлина. Он был довольно известной личностью в городе, знаком со многими издателями и писателями, для которых периодически устраивал в своем магазине презентации. Либерально настроенный, культурный человек, исповедующий идеи социал-демократии и перешагнувший через ограничения еврейской самоидентификации, он считал себя прогрессивным гражданином мира, был сведущ в политике и социальных проблемах, иногда писал статьи и литературную критику по заказу знакомых редакторов газет.
Подавала к столу его мать Юдит. Культурная женщина, она прекрасно рисовала, кроме того, играла на фортепьяно. В воспитание Юдит вносила дух свободного либерализма, старалась привить детям чувство прекрасного, кроме того, читала все новые романы и пользовалась большим авторитетом у друзей семьи, которые часто собирались у них дома.
– Аарон, ты что-то бледный с утра и вообще плохо выглядишь, – тут же заметила мать. – Как ты себя чувствуешь? Плохо спал?
– Мне приснился страшный сон, – ответил он угрюмо и отвел глаза в сторону.
– Но это не повод являться к столу с перекошенным от злости лицом, – заметил отец. – Ты уже взрослый человек, Аарон, студент университета и должен вести себя подобающим образом.
– Такое впечатление, что ты хочешь кого-то убить, – тут же, с усмешкой вставил свою реплику пятнадцатилетний Давид.
– Хочу! – тихо ответил Аарон, и это прозвучало, как громкий выстрел, все разом замолчали и удивленно посмотрели на него.
– Такие шутки неуместны, особенно за столом, – строгим голосом произнес отец, заканчивая обсуждение этой темы. – Давайте завтракать.
По дороге в университет Аарон начал всерьез обдумывать свое ночное решение: «Все выглядит совсем непросто, особенно в мои восемнадцать лет, – осознал он, реалистично, в деталях вникнув в проблему. – Ведь убийство человека, даже такого, как Гитлер, это, прежде всего, преодоление себя, своей внутренней сути. Совершить спланированное убийство при моем воспитании и образовании нереально! Нужно, прежде всего, переступить через некий, неясный, но пугающий своей неопределенностью, запрещающий моральный барьер, как будто, прыгнуть в страшное и неизвестное».
«Кроме того, нет никакого криминального опыта, нет необходимых знакомств и связей. Родительские приятели – либералы и интеллигенты, его собственные друзья, в сущности, еще ничего не понимающие мальчишки, особенно в таком вопросе. С кем посоветоваться? Как это все устроить? Ведь Гитлер находится не в Берлине, значит, придется туда ехать, а на это требуются деньги. Проезд, гостиница, время, чтоб понять, где он бывает, в каком месте это осуществимо, кроме того, нужно достать оружие, по крайней мере, пистолет, не буду же я бросаться на него с ножом. Хотя, – он тут же забраковал эту возможность, – учитывая мою явно неарийскую внешность, подойти к нему на расстояние пистолетного выстрела, видимо, будет невозможно, его же все время окружают фашисты и, видимо, будет охрана, значит, нужна винтовка. Где достать хорошую, надежную винтовку? Где ее хранить? Как научиться из нее стрелять?»
Волевое решение, которое сформировалось ночью у него в голове, приобретало черты неподъемного проекта, требующего денежные средства, специальное оборудование и соответствующую квалификацию. Ничем вышеперечисленным Аарон не обладал, но отказываться от своего намеренья все равно не собирался, хотя, видит бог, совершать задуманное ему совсем не хотелось. Спланированное убийство – это ведь не случайность, не легкое убийство в драке, когда дикарские инстинкты и желание победить, окончательно повергнуть своего противника, блокируют разум, перекрывают ответственность и здравый смысл. В его случае ни раскаянья, ни сожаления о содеянном не будет. Он знает, на что идет.
Как беспечно и хорошо он жил раньше, как счастливо и радостно учился, просыпаясь утром без ощущения ужаса, от взятых им самим неподъемных обязательств. «Человек не ценит то малое и неприметное счастье обычного, каждодневного безбоязненного существования, которым окружен, как воздухом, а понимает и способен правильно оценить свою прежнюю замечательную обыденность, только когда попадает в передрягу, в такую ситуацию, из которой невидно гладкого выхода», – подумал он.
Вдруг исключительно простая мысль пришла ему в голову: «Если одному мне это не осилить, то нужно найти соисполнителей «проекта», кого-либо, кто может быть в этом заинтересован и не просто заинтересован, а действительно может осуществить такое убийство. Лучшее решение – сами фашисты, ведь известно, что нет больших врагов, чем друзья по партии. Они примитивные, решительные, неотягощенные моралью, гуманизмом и законностью. Если, например, приватно объяснить Рему, начальнику штурмовых отрядов, что его все равно обвинят в подготовке покушения на Гитлера и убьют в «ночь длинных ножей», то он сделает это без всяких раздумий и, естественно, без моего участия. Все они мистики, поэтому может сработать. Вопрос заключается в том, как ему, молодому еврею, выйти на лидера чернорубашечников? Общих знакомых нет и быть не может, если там самому появиться, то они меня прибьют прежде, чем я успею рот открыть. Может, написать ему письмо или позвонить, сказать, что дело исключительной для него важности? Нет, он не поверит, и встречаться не будет. Какие у него могут быть общие дела с евреями, кроме, как бить их».
Несколько раз прокрутив в голове эту мысль, перебрав всевозможные, даже самые невероятные способы устроить личную встречу с Ремом или с другим партийным конкурентом Гитлера, способным в нужный момент нажать на курок, Аарон понял, что это тупиковый путь, совершенно нереальный в теперешней ситуации.
На социал-демократов надежды никакой. Аарон вспомнил своего отца и его друзей по партии, их умные разговоры про политику, мудреные слова и высокие категории. Больше всего они любят, просто обожают поговорить о великом и многострадальном немецком народе, которого совершенно не знают, не понимают и в глубине души даже побаиваются.
Либерально настроенные интеллигенты ни на что решительное органически не способны, на что есть масса исторических примеров. Если ситуация становится действительно критической, то они прячутся по своим домам и в кругу семьи и близких друзей с надеждой ждут, когда кто-нибудь решительный каким-либо образом закроет возникшую проблему. После чего, вылезают наружу и с искренним возмущением перечисляют, какие нарушения были при этом допущены. Единственная их функция – это создание и внедрение в общественное сознание идеализированных мифов, так называемого, «морального общества», то есть объединения людей, где все возникшие проблемы можно решать только полюбовно, путем взаимных уступок, обязательно учитывая требования недовольных. Так они понимают жизнь. Ничего порочного в таком подходе, конечно, нет, весь вопрос в соотношении сил. Если в обществе демократическое большинство значительно сильнее деструктивных сил, то есть место для либерализма, но вопрос в том, что делать, если нет? Если появляется лидер, который предлагает ездить по левой стороне улицы, несмотря на то, что все ездят по правой. Или, если все участники политического соревнования остаются в рамках законности, а одному на эту законность глубоко наплевать: он рвется к власти не щадя ни своих, ни чужих? Что делать тогда? В обстановке стабильности и общего правопорядка его можно спокойно посадить в тюрьму, но, если общество ослаблено внутренними противоречиями, раздираемо радикальными идеями, демагогическими призывами к особой справедливости, то в мутной воде неразберихи и политического хаоса, законными способами с ним не справиться. Он, карлик, захватит власть, станет великаном и установит такой порядок вещей, что противодействовать ему станет невозможно, но либералов это ничуть не смущает. У них всегда один довод: «Мы не можем ставить себя на одну доску с преступниками, иначе мы будем выглядеть такими же, как они». Чистоплюйство и желание все делать только в белых перчатках лишают их возможности определить и уничтожить диктатора заранее, до момента, когда он пошлет их на эшафот. Социал-демократы способны только обсуждать ошибки и порочность власти, поэтому, кроме глубокого возмущения, его предложение не вызовет у них ничего. «Какая гадость, – воскликнут они с выражением брезгливости на лицах, – вы же предлагаете настоящее беззаконие! Политическое убийство для цивилизованного общества неприемлемо!»
«Нет! Социал-демократы, как сообщники в покушении на Гитлера, совершенно не годятся. Либералы – не бойцы! – окончательно решил он. – Когда требуется жесткое, волевое решение, они гарантированно «утопят в законности» любую конструктивную идею».
Остаются коммунисты, возможно, у них есть леворадикальное, боевое крыло, по образу и подобию их покровителей из коммунистической России, там ведь не только с врагами и бывшими друзьями, но и с собственным народом особенно не церемонились: расстреливали без разбора, направо и налево. Немецким коммунистам это должно быть понятно и близко по духу.
«Главное, никаких поспешных действий. Дело тонкое, секретное, требует взвешенного подхода и хорошо продуманной стратегии». Поэтому Аарон не нашел на данный момент ничего лучшего, чем по привычному маршруту отправиться в свой университет. Там он, естественно, тут же встретил Боруха, его приятеля с первых дней учебы. Сын известного адвоката, он, тем не менее, не был снобом, а, наоборот, добрым, безотказным малым с хорошим, уравновешенным характером и философским взглядом на жизнь. Он прочел великое множество книг и тайно мечтал о писательской карьере, но, когда родители настояли на юридическом образовании, не стал возражать: любая учеба была ему в радость.
– Надеюсь, ты подготовился к семинару? – спросил Борух, приветливо улыбаясь. – Сегодня у нас презумпция невиновности.
– Несправедливый принцип, – вдруг объявил Аарон.
– Почему?
– Потому что он не учитывает права потерпевшего и защищает только преступника.
– Не понял, – удивленно взглянув на своего приятеля, сказал Борух.
– Представь себе, – начал объяснять Аарон, – на улице стоит бандит и выбирает, кого бы убить и ограбить. Или, если хочешь, другой пример, террорист замышляет пустить поезд под откос. До совершения преступления он невиновен, а после – убитых уже не оживить. А теперь, скажи мне, какая польза убитым и пострадавшим оттого, что затем его справедливо осудят по всем юридическим правилам и нормам? Вот я и говорю, что принцип презумпции невиновности несправедлив по отношению к жертве преступления. Разве нелогично?
– Логично, но непонятно, что ты предлагаешь взамен? – ухмыльнулся Борух. – Ведь, до момента доказательства вины в суде, человек невиновен, а без преступления – нет вины! Наказания без преступления не бывает.
– Во-первых, бывает, и тому есть в истории множество примеров, а, во-вторых, ничего я не предлагаю, это шутка. Пойдем на семинар.
На следующий день, утром, вместо университета Аарон поехал в центральное отделение коммунистической партии в Берлине. У входа стояли два дюжих охранника, внимательно проверяющие документы у входящих. Аарон посмотрел на их лица и удовлетворенно подумал, что это правильное место, здесь он наверняка найдет поддержку своему «проекту».
– Партийный билет, – попросил один из охранников.
– Я хочу вступить в партию, – тут же произнес Аарон заранее заготовленную фразу.
– Прием новых членов за углом, первый подъезд, – объяснил охранник и показал пальцем куда идти.
– Но раньше я бы хотел поговорить с руководителем молодежного сектора, – твердо сказал Аарон. – Мне нужно с ним лично встретиться. Важное дело, – добавил он многозначительно.
Охранники с иронической улыбкой посмотрели на юношу, тут же определили его национальность, и, решив, что никакой опасности он не представляет, отодвинулись в сторону, пропуская внутрь.
– Проходи, второй этаж, товарищ Йохан Геслер.
Аарон благодарно кивнул и вошел в помещение. Там все кипело от бесконечного «броуновского» движения множества людей, непрерывно открывались и закрывались двери кабинетов, выпихивая или заглатывая партийцев с бумагами в руках. Все куда-то спешили с озабоченными лицами, сталкивались в коридоре, показывали друг другу свои бумаги и что-то обсуждали по ходу движения. Бюрократическое сердце коммунистической партии Германии билось здесь с утра до вечера с коротким перерывом на обед.
Аарон поднялся на второй этаж, иногда проталкиваясь через группы возбужденно спорящих между собой людей, и подошел к кабинету с табличкой: «Молодежная секция. Секретарь: товарищ Йохан Геслер», постучал в дверь и вошел.
– Вы Йохан Геслер? – спросил он молодого человека, который сидел за столом и что-то писал.
– Я, – ответил тот и улыбнулся хорошо натренированной улыбкой. – Вы, товарищ, по какому вопросу?
«Настоящий партийный функционер», – подумал Аарон, глядя на подтянутого мужчину с простым, неумным, но очень решительным лицом, который вопросительно на него смотрел.
– У меня к вам весьма щепетильное и секретное дело, – начал Аарон, подходя вплотную к столу. – Думаю, что его, прежде всего, необходимо обсудить с вашим руководством.
– Какое дело? – спросил товарищ Йохан с некоторым недоумением.
– Я хочу убить Гитлера, – понизив голос до шепота, сказал Аарон, – и мне нужна ваша помощь и поддержка. Я не могу это сделать в одиночку.
Товарищ Йохан Геслер, видимо никак не ожидавший такого предложения, оторопел, бросил на Аарона испуганный взгляд, почему-то начал суетливо перебирать свои бумаги на столе, после чего резко встал и пошел к дверям.
– Никуда не уходите, – сказал он, опасливо оглянувшись на своего посетителя, – я сейчас вернусь.
«Подействовало, – удовлетворенно подумал Аарон, оставшись в кабинете в одиночестве. – Побежал звонить начальству. Интересно, кто у них там может принять такое решение?» В ожидании ответа он, от нечего делать, начал разглядывать плакаты, призывающие пролетариат беспощадно бороться за свои права с гидрой капитализма, которыми были в избытке увешены стены кабинета. «Этим новоявленным диктаторам самое главное – натравить одних на других, самое лучшее – большинство на меньшинство: бедных на богатых, обывателей на евреев, разделить общество на своих и чужих, то есть врагов, уничтожив которых, все прекрасно заживут. Больные люди, эти немецкие коммунисты, мало им примера России, там ведь сразу после победы над богатыми «эксплуататорами», голод наступил, нищета. Уничтожив богатых, все стали бедными. Неужели, это до сих пор непонятно?» – рассуждал он про себя.
Секретарь молодежной секции, на лице которого было уже совсем другое выражение, там была написана решимость исполнителя важного дела, вернулся в кабинет быстрее, чем Аарон ожидал. Его сопровождали два охранника снизу.
– Держите фашистского провокатора, – театрально выкрикнул товарищ Йохан, указывая, для большей определенности, пальцем на Аарона.
Дюжие охранники подбежали к Аарону и выкрутили ему руки назад, несмотря на то, что он спокойно стоял в глубине комнаты и никуда не собирался убегать. Аарон остолбенел от неожиданности, боли и непонимания происходящего. Все внутри, как будто замерло, никаких чувств и эмоций кроме ужаса.
– Я звоню в полицию, – провозгласил товарищ Йохан, испытывая душевный подъем и радостное возбуждение от проводимой им лично политической акции. – Это нельзя так оставлять! Они должны будут ответить. Призыв к убийству – уголовное преступление!
«Он просто кретин, – глядя на секретаря молодежной секции, лихорадочно крутящего диск телефона, – подумал Аарон. – Что он делает? Уму непостижимо».
– Я же еврей, – сказал Аарон, пытаясь остановить этот абсурд. – Какой из меня фашист? Зачем вы звоните в полицию?
– Сколько тебе заплатили, Иуда? – истерично выкрикнул Йохан, с ненавистью глядя на Аарона. – Они делают все, чтоб скомпрометировать нашу партию в глазах избирателей, – обращаясь к охранникам, выступал он на первом в своей жизни импровизированном митинге, глаза его горели. – Но они жестоко просчитались, мы разоблачили фашистского оборотня.
Аарону было плохо. Ему было больно, обидно и страшно. «Какая непростительная ошибка! Зачем я пришел сюда? – беспорядочно мелькали плохо управляемые мысли. – Еще ничего не успел сделать, а уже все об этом знают. Какая глупость! Полиция, следствие, допросы, тюрьма. Пропала моя жизнь, и обвинить некого. За собственную глупость нужно платить дорогую цену. «Глупость – это самое дорогое, что у нас есть!»» – сходу придумал он новый афоризм, после чего внутренне улыбнулся, успокоился и вернулся к окружающей его невеселой действительности.
«Презумпция невиновности, – вспомнил Аарон свой последний семинар в университете, – вот что меня спасет! «Знание – это самое дорогое, что у нас есть!» – еще один афоризм, правда не отличающийся большой оригинальностью. Разговор был вдвоем, без свидетелей. Этот идиот утверждает одно, а я другое. Какие доказательства? Никаких! Ничего у них не выйдет! – окончательно осознал он. – Нет тут никакой правовой основы для возбуждения уголовного дела». Он вдруг почувствовал, что стал взрослым, освободился от юношеских комплексов, стал мужчиной, который умеет за себя постоять, поэтому, когда прибыла полиция, громко и уверено сказал:
– Этот человек, Йохан Геслер, плохо понимает, что ему говорят. Я вообще удивляюсь, как человека с такими примитивными способностями, назначили на ответственную партийную должность.
Товарищ Йохан сильно покраснел, утратил способность связного изложения материала и, брызгая слюной, начал выкрикивать ругательства и оскорбления против самого Аарона, партии фашистов и поддерживающих их реакционных сил Германии, которые Аарон тут же попросил внести в протокол. Полицейские, записав малосвязные показания секретаря молодежной секции, решили, что в участке с этим делом разберутся лучше, надели на Аарона наручники и, под удивленные взгляды многочисленных партийцев, высыпавших в коридор, препроводили до полицейской машины.
В участке Аарона тщательно обыскали и обнаружили при нем учебник по юриспруденции, что вызвало некоторое удивление полицейских чинов: здесь у задержанных такого еще не находили.
– Откуда это у вас? – во время допроса спросил следователь, с любопытством листая учебник.
– Я учусь на юридическом факультете университета, – ответил Аарон.
– Так что у вас там произошло? – спросил следователь, просматривая протокол задержания. – Хотите убить Адольфа Гитлера?
– Понимаете, господин следователь, – спокойно, с улыбкой начал Аарон, – этот Йохан Геслер просто идиот. Он не воспринимает или плохо понимает, что ему говорят, поэтому возникло это недоразумение.
– Но вы ведь предлагали ему совместно осуществить убийство Гитлера и просили материальную и техническую поддержку от его партии? – следователь нашел соответствующее место в полицейском отчете и процитировал показания Йохана Геслера.
– Нет, ничего подобного не было. Я сказал ему, что партию Гитлера можно убить, только объединив силы коммунистов и социал-демократов, а он начал кричать, что я провокатор. Он меня неправильно понял. Никого убивать я не собираюсь, я студент, учусь в университете, и, поверьте, у меня совершенно другие цели в жизни.
– Понятно, – коротко ответил следователь, внимательно посмотрел на молодого человека, как бы оценивая его юридический потенциал, затем, после некоторого раздумья, окончательно решил, что никакого уголовного дела из этого не получится.
Записав все личные данные Аарона и получив его подпись под свидетельскими показаниями, он закрыл папку, еще раз пристально взглянул на подозреваемого.
– Грамотно защищаетесь. Хорошо вас там учат, – безопеляционно высказал он свое мнение и вышел из кабинета.
Аарон был уверен, что его освободят, но полицейский, приказав взять руки за спину, без всяких объяснений провел его по длинному коридору и посадил в маленькую одиночную камеру размером два на два метра. Там имелась короткая деревянная скамья, вмурованная в стену. Больше в камере не было ничего, только настенные надписи непристойного содержания, из которых он узнал имена следователей данного участка и их сексуальную ориентацию. Присев на скамью, Аарон попытался собраться с мыслями, но страшное ощущение необратимости происходящего не покидало его. Он сидел в камере уже часа три, но ничего не происходило. «Неужели они все же решили меня посадить?» – пессимистически думал он, иногда вставая со своего места, чтоб немного размять затекающие ноги.
Когда засов камеры с лязгом открылся и полицейский повел его обратно, в кабинет следователя, Аарон почувствовал чуть ли не облегчение. Хотя ясности в его положении не было никакой, но любое решение все-таки лучше неопределенного ожидания. Аарона ввели в кабинет, где он увидел уже знакомого следователя, мирно беседующего с... его отцом.
Исаак Бренер бросил на Аарона тревожный взгляд и, даже не улыбнувшись сыну, повернулся к следователю.
– Спасибо вам большое, – закончил он разговор. – Заходите без стеснения, у нас большой выбор книг и грампластинок. Что-нибудь вам подберем, – любезно улыбаясь, весомо сказал он на прощание.
Они ехали из полицейского участка молча, отец на него даже не смотрел, сидел с каменным лицом, глядя прямо перед собой до самого дома.
– Пойдем ко мне в кабинет, – сказал он суровым голосом, не предвещающим ничего хорошего. – Садись, – приказал отец, запирая дверь на ключ.
– Так ты всерьез решил убить Гитлера? Этот следователь оказался на редкость приличным человеком, он мне прямо сказал, что тебе не верит, а верит твоему обвинителю. Доказать, конечно, ничего нельзя, разговор с коммунистом был без свидетелей, но факт твоего намеренья организовать убийство Гитлера, ему совершенно ясен. Ты что, с ума сошел? Как тебе такое в голову могло прийти? – начал он повышать голос. – Мой сын собирается стать политическим убийцей! Только этого мне не хватало в жизни! – патетически воскликнул Исаак и даже возмущенно взмахнул руками.
– Это не убийство, а вынужденная самооборона, – тихо сказал Аарон. – Гитлер уничтожит евреев. Может это звучит высокопарно, но я должен спасти свой народ.
– Один студент тоже решился однажды на крайний поступок и убил эрцгерцога Фердинанда, но после этого почему-то началась мировая война. Тебя не смущает, что ты вмешиваешься в дела, где абсолютно ничего не понимаешь? Ты хоть раз подумал о последствиях такого убийства?
– Гитлер опасен, его необходимо убить. Если ты меня выслушаешь, я объясню почему.
– Да, интересно узнать, откуда ты это взял? – спросил Исаак, немного успокаиваясь.
Отец уселся в кресло, уютно сложил руки на животе, сделал заинтересованное выражение лица и приготовился слушать.
– У меня был сон, видение, – ответил Аарон. – Я увидел будущее – оно ужасно!
– Пророк?! – впервые за время разговора улыбнулся отец. – Мой сын еврейский пророк!
– Не знаю, может быть, – задумчиво произнес Аарон. – В одном я уверен, Гитлера необходимо убить, пока это еще возможно сделать.
– Почему именно его? – удивленно спросил Исаак. – В мире есть множество негодяев, что же их всех убивать? Это, по-твоему, правильное решение? Если каждый начнет убивать политических деятелей, то наступит такой хаос, что невозможно будет управлять государством.
– Тут особый случай. Согласись, что у человека, если он понимает, что его собираются убить или превратить в пушечное мясо, есть право на самозащиту, – возразил Аарон. – Получается, что во имя поддержания некого условного правопорядка, утвержденного на сегодняшний день в качестве закона, человек должен жертвовать своей жизнью. Гитлер в своей книге пишет, что во всех бедах виноваты евреи, значит, нас будут уничтожать, кроме того, что Германии не хватает жизненного пространства, значит, он будет воевать. Если законопослушный немец вдруг поймет, что вначале его законно призовут в армию, затем законно пошлют завоевывать другие страны и там законно убьют, то и в этом случае он не имеет право на беззаконие?
– Некорректный пример, который к тому же ничего не доказывает! Войны велись всегда, но никто не имеет права на беззаконие. Демократическая практика в современной Европе на деле доказала свою эффективность. Всегда нужно попытаться понять своего оппонента, выяснить его претензии к власти и попытаться разрешить конфликт путем переговоров, соглашений, соревнования между разными политическими силами. Вот единственно правильный путь, – рассудительно произнес Исаак.
– Как можно договориться с людоедом? – воскликнул Аарон. – Что ты предлагаешь? По-твоему получается, что жертва должна «договариваться» с потенциальным убийцей? И какие доводы ты при этом ей рекомендуешь?
– Пойми, Аарон, в политике, как и в жизни, нет абсолютно белых или черных политиков. Все, в сущности, в той или иной степени, хотят одного и того же: власти и денег, так что договориться можно всегда.
– Не всегда! Гитлер – опасный маньяк, он станет вождем немецкого народа, фюрером с абсолютной властью и не будет ни с кем «договариваться». Он просто уничтожит всех, кто будет выступать против его политики.
– Как же это может произойти? Надеюсь тебе известно, что социал-демократы всегда лидируют на выборах, а вместе с коммунистами вообще обладают подавляющим большинством голосов, – уверенно сказал Исаак.
– Вы не сможете объединиться, – убедительно ответил Аарон.
– Почему? – удивился Исаак. – Если фашистская угроза будет велика, мы пойдем единым фронтом.
– Нет! – твердо сказал Аарон. – Сталин не разрешит немецким коммунистам объединиться с социал-демократами. Гитлер выиграет выборы и станет рейхсканцлером Германии.
– Почему же Сталин поведет себя так странно и непоследовательно? – поинтересовался Исаак, которому разговор с повзрослевшим сыном начал доставлять удовольствие.
– Потому что Сталину самому нужна большая война в Европе. Он ее тоже хочет захватить, но собирается сделать это не как агрессор, а как освободитель народов от фашизма.
– Маловероятно, – глубокомысленно произнес Исаак, пожимая плечами, – но если даже предположить, что Гитлер победит на выборах, то быстро выяснится, что фашисты не умеют управлять государством. Это ведь не то же самое, что разводить демагогию для люмпенов и орать лозунги на митингах, и их спокойно отправят в отставку.
– Ничего подобного! – воскликнул Аарон. – Они будут управлять по-своему, для начала расстреляют всю оппозицию, а затем начнут уничтожать евреев.
– Как это уничтожать? – изумился Исаак.
– По закону! Методично и планомерно.
– Не может быть таких законов, – с тревогой посмотрев на сына, возразил Исаак. – Это нереально, никогда в истории ничего подобного не случалось!
– Это не довод, – возразил Аарон, – всегда есть события, которые случаются в первый раз. Фашисты издадут специальные законы. Евреи будут лишены всех прав, а именно, права учиться, работать, жить среди немцев и владеть имуществом. Нас запрут в концентрационные лагеря и будут травить газом.
– Такое, по-твоему, возможно в культурной Германии? В двадцатом веке? Как при инквизиции?
– Будет намного хуже! В культурной Германии двадцатого века евреев будут сжигать в печах, как дрова. Именно поэтому я должен убить Гитлера. Это невозможно допустить! – эмоционально произнес Аарон.
– А народ? Немецкий народ даст убивать евреев: ученых, писателей и композиторов, которые столько сделали для Германии, которых так любят люди? Мендельсон и Эйнштейн, Гейне и Фрейд и даже Карл Маркс, которого так обожают коммунисты. Подумай, о чем ты говоришь?
– Немецкий народ станет соучастником Гитлера и, в своей массе, поддержит программу восстановления социальной «справедливости». Им будет казаться, что если убрать евреев, забрать еврейские деньги, а также захватить и ограбить соседние страны, то они будут жить лучше и богаче. Так они будут думать, но только до того момента, пока не поймут, что сами оказались заложниками у безумца, который ведет их к катастрофе. Что их города уничтожает авиация противника, а немцев люто ненавидят и повсюду убивают как бешеных собак, что Молох войны пожирает народ Германии, но остановить «дракона», которому они отдали себя в подчинение, уже невозможно.
– Но геноцид евреев в центре Европы невозможен! Международная общественность, европейские страны не могут допустить такого варварства. Они наверняка вмешаются…
– Общественность молча постоит в стороне, а Европа удивиться, но тоже постоит в стороне. Вместо волевого решения о ликвидации Гитлера, они будут вести с ним переговоры, идти на сделки, но им это не поможет.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Исаак.
– Гитлер завоюет всю Европу, страну за страной.
– А Россия?
– Сталин заключит с Гитлером мирный договор. Они будут дружить.
– Как же это может быть? Они же враги! – изумился Исаак.
– Они, прежде всего, бандиты, а бандитам между собой договориться совсем несложно, другой вопрос, что такой договор всегда непрочен и недолговечен, и одна из сторон обязательно предаст своего партнера. Поэтому Гитлер вероломно, то есть, предав веру Сталина, нападет на Россию и будет воевать практически со всем миром, точнее, на три фронта: с Россией, Англией и США.
– Но у Германии нет ни материального потенциала, ни человеческого ресурса вести такую войну. Это со времен Бисмарка знает каждый школьник.
– Правильно! Поэтому Германия будет полностью разгромлена, капитулирует и, фактически, прекратит свое существование, как независимое государство. Союзники по антигитлеровской коалиции разорвут ее на две враждующие между собой страны, семь миллионов немцев и более двадцати миллионов русских будут убиты.
– А Гитлер?
– Гитлер скажет, что немецкий народ оказался его недостоин, и покончит с собой. Только кому от этого будет легче?
– Ты считаешь, что убийство Гитлера – единственное средство? Ведь всегда есть кто-нибудь другой, который сможет его заменить. В любой партии всегда есть приемник, который продолжает дело лидера.
– Другого – не будет! Сумасшедшего маньяка заменить некем! Я вообще считаю, что демократия должна быть самозащищающейся, только это даст ей возможность выжить в современном мире.
– Новый политический термин! Может объяснишь, что он означает?
– Защищающаяся демократия без колебаний и сожалений отрывает головы тем политическим лидерам, которые хотят ее похоронить, – четко произнося каждое слово, ответил Аарон. – Причем, хочу особо подчеркнуть, именно убивает, а не дискутирует с ними, запрещает, публично пытается доказать абсурдность их политической платформы. Из маленькой искры может разгореться такое пламя, которое потом будет невозможно потушить. Даже бессмысленно сажать их в тюрьму, там они пишут книги и приобретают ореол мучеников идеи. Политический деятель, призывающий людей под человеконенавистнические знамена, должен пасть первым. Идеологи опаснее исполнителей, поэтому «Моя борьба» Гитлера должна закончиться, вернее, начаться со смерти автора. Это будет справедливо!
– Но за идеи людей нельзя убивать! – воскликнул отец в изумлении. – Вся новейшая история – это, в сущности, соревнование идей.
– Позитивных идей! За идеи геноцида, то есть истребления одних людей во имя благополучия других, которые политик пытается воплотить в жизнь, – можно и должно убить, да так, чтоб даже следа не осталось! Нельзя ждать пока идея людоедства наберет миллион последователей, и одни люди начнут обедать другими. Причем, согласись, если начать с ними диалог, то людоеды приведут тебе кучу доводов в защиту своего понимания правильного рациона.
– Но в обществе всегда есть группы обиженных. Как они, в твоем понимании, смогут выразить свое недовольство? – возразил Исаак.
– Они могут устраивать забастовки, демонстрации. Единственно, что запрещено, это призывать бедных убивать богатых, как это было в России, или, освобождаться от евреев, как предлагают фашисты в Германии. Вот тогда их лидера необходимо срочно убить, чтоб другим неповадно было.
– Ты, как я понял, предлагаешь убивать такого политика скрытно, без суда и следствия? Кто, по твоему мнению, должен заниматься ликвидацией неугодного политика: спецслужбы, криминал или романтически настроенные юноши, вроде тебя? Ты понимаешь, что все это абсолютно незаконно!
– Конечно, незаконно, зато экономично! Вместо того чтоб законно убили шесть миллионов евреев, нужно незаконно убить одного Гитлера, но для такого решения требуется особая смелость и бескомпромиссность, решительность и политическая воля, качества, которые полностью отсутствует у современных политиков. Перед их глазами всегда стоит возможное обвинение в политическом убийстве: «Как вы могли отдать такой приказ? Вы пойдете под суд, в тюрьму». А так как для реального политика его личное благополучие всегда важнее судьбы народа и государства, то попытки договориться с Гитлером будут напоминать в Европе переговоры по мирному урегулированию между волком и стадом ягнят.
– Но политических лидеров нельзя убивать, это... – Исааку был настолько очевиден такой запрет, что он даже не мог привести соответствующий довод, – это нечестная игра, – единственно, что он смог придумать в этой ситуации.
– Это уже далеко не игра, – тяжело вздохнув, отозвался Аарон. – Как ты думаешь, что мог сказать русский царь Николай Второй своим детям в подвале ЧК, когда перед расстрелом они, дрожа от ужаса, в последний раз посмотрели на него в надежде на спасение? Посмотрели на отца, царя, самодержца с неограниченной властью над огромной Россией! Что он мог им ответить? Что, в соответствии с законом, он не мог в свое время повесить Ленина? Или, что политических деятелей вообще нельзя убивать? По-твоему, это был бы достойный ответ своим детям перед казнью? Его дочери занимались исскуствами, а сын был тяжело больным мальчиком, – они ничего не понимали в правильной политической борьбе. Единственное честное объяснение, которое он мог дать своей погибающей семье, что он, царь Николай Второй самодержец, слабохарактерный болван, невыполнивший своего главного исторического предназначения, – он не повесил Ленина и тем самым погубил себя, свою семью и Россию. При этом заметь, западные правительства предоставляли Ленину надежное убежище, давали безбедно и комфортно у себя жить. Он был так им за это благодарен, что собирался повесить «на веревке, которую они нам сами продадут», как он выразился. О какой политкорректности можно говорить с подобными идеологами «равноправия и социальной справедливости»? Поэтому, если ты, отец, истинный гуманист и действительно считаешь, что жизнь обычного, никак не связанного с политикой человека равноценна жизни политического лидера, то обязан согласиться – спасение миллионов евреев, а также немцев, русских и других стоит жизни одного психопата Гитлера, который почему-то возомнит себя властелином мира.
Некоторое время они сидели молча. Исаак смотрел на своего сына долгим, тревожным взглядом, после чего подвел итог разговора.
– Послушай, Аарон, – сказал он медленно, каким-то усталым голосом, казалось, с трудом подбирая слова. – Прошу тебя, сын мой, выслушай внимательно, что я тебе скажу. Многие предсказатели пугали мир всевозможными вселенскими катастрофами, но картина, которую ты нарисовал, не укладывается ни во что, ни в здравый смысл, ни в реалии современной жизни. Германия – самая культурная страна Европы, поэтому Гитлер никогда не победит на выборах, здесь никогда не будут законно сжигать евреев в печах, и мы никогда не будем воевать со всем миром. Это все настолько невероятно, что… просто не может быть. У тебя был плохой сон, кошмар, который не имеет к реальной жизни никакого отношения, поэтому выбрось все это из головы. Тебе нужно успокоиться, отоспаться. Первый курс – всегда большая нагрузка на нервную систему. Занимайся своей учебой, а политики как-нибудь сами разберутся между собой.
Исаак произнес последние фразы задушевным голосом отца и старшего товарища, после чего вопросительно посмотрел на сына, но Аарон насуплено молчал.
– Окончишь университет, будешь адвокатом, – на оптимистической ноте заканчивал разговор отец. – Все будет хорошо.
– Все будет плохо, – без выражения произнес Аарон, отводя глаза и почему-то не разделяя отцовский оптимизм.
– Но тебе нужно учиться, а не решать мировые проблемы, в которых ты еще не разбираешься, – воскликнул Исаак.
– Есть вещи важнее учебы.
– А ты подумал, что, совершив политическое убийство, ты навсегда опозоришь и погубишь нашу семью?
– Есть вещи важнее семьи.
– Тебя же могут посадить в тюрьму! На двадцать лет!
– Есть вещи важнее свободы.
– Тебя убьют! – прошептал Исаак, почувствовав комок слез в горле.
– Есть вещи важнее жизни отдельного человека, – торжественно произнес Аарон.
– Нет! – закричал Исаак, вскакивая на ноги. – Нет таких вещей! Нет ничего важнее жизни. Ты не можешь это сделать, я никогда не разрешу и не позволю, чтоб мой сын стал политическим убийцей.
– Извини, отец, – сказал Аарон тихим, решительным голосом, – но я обязан это сделать!
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
Читать книгу полностью:
http://www.era-izdat.ru/grinberg.doc
Теги: литературный конкурс издать книгу за счет издательства яков гринберг издательство бридж Э.РА эра издать книгу Израиль издать в Израиле напечатать