ФИЛОСОФСКИЕ НИОЧЁМКИ

Лагунов А. А.

   – Философы даже шутят со смыслом; подойду-ка я к ним поближе, – решила Ниочёмка
   – О чем задумался? – спросил Прохожий.
   – Да так, ни о чем, – ответил Философ и улыбнулся.

…Ниочёмки сформировались в мышлении человека разумного достаточно давно. Их можно понимать как феномены, появившиеся в результате применения поэтической методологии народов Крайнего Севера («что вижу, о том пою») к философскому дискурсу. Учитывая сходства в развитии различных народов, можно утверждать, что аналогичные северным способы восприятия действительности были характерны и для европейской цивилизации на стадии ее становления. В дальнейшем, с появлением философии, стала возможной и объективация ниочёмок.
***
…По утверждению античного мыслителя, оказавшего, можно сказать, определяющее влияние на всю, в том числе и современную, науку, философия родилась из удивления. Но это не совсем так. Из удивления родились ниочёмки, а уже из них – философия. Исторически первые ниочёмки были всеохватны и совершенно бессодержательны, но именно они являются сегодня самыми общими и главными в иерархической структуре ниочёмок. «…Из чего все произошло?»; «…Почему мы живем?»; «…Кто мы?»; «…Какова цель бытия?» – вот далеко не полный перечень таких ниочёмок. Это уже потом их назвали смысложизненными, для пессимистов «проклятыми», а для оптимистов – «вечными» вопросами философии. Но сами эти вопросы не могут быть философией, они теоретически совершенно бессодержательны. Из них формировались различные философские системы, принудительно структурирующие и наполняющие авторским смыслом ниочёмки, переводя их уже в разряд дискурсивных текстов и тем самым уничтожая путем лишения свободы.
***
…Главное свойство ниочёмки – то, что она ни о чем. Не в том смысле, что ничто, а в том, что кое-что. Она не может быть последовательно включена в рассмотрение определенной темы, в рассуждение о чем-то, поскольку по природе своей свободна. Ниочёмку трудно схватить, но если это получается, то ее нелегко и удержать. Ниочёмка вырывается и убегает.
***
…Ниочёмки уже достаточно давно пытались приспособить к воспитательно-философскому процессу. Вспомним, например, «Мысли» Паскаля, «Опыты» Монтеня или даже «Афоризмы житейской мудрости» Шопенгауэра. Но там были ниочёмки подневольные, они сильно привязывались к философскому дискурсу и теряли свою независимость, выражая уже Тему. А ниочёмки потому такие, что, собственно говоря, определенной Темы у них нет. Они независимы, рождаются внезапно и исчезают в неизвестности, если их вовремя не схватить и не закрепить листом бумаги.
***
…Больше всех, пожалуй, дружил с ниочёмками русский философ Василий Васильевич Розанов. Он хватал их повсюду, собирал в записные книжки и издавал книги. Розанов был Великим Ловцом ниочёмок. Многие мыслители как раньше, так и в наши дни ломают головы над текстами философа. Какие же у Розанова системные основания? Почему так часты противоречия? Где определенные и обоснованные взгляды? И, наконец, по какой причине его труды так упоительно легки и увлекательны? А не было никаких определенных взглядов. Просто ниочёмки ярко блестели и кружились в жизненно-философском танце.
***
…Ниочёмки бывают всякие, и далеко не всегда в них видна философская составляющая. Но тогда они или не ниочёмки, или мы невнимательно в них всматриваемся. В каждой ниочёмке, если, конечно, она ниочёмка, есть Подтекст. А главный враг ниочёмки – Контекст. Она бежит от него, как от огня, в котором может сгореть и превратиться или в самую тривиальную, или в самую гениальную, но в обоих случаях очень рациональную мысль. А может, того хуже – просто исчезнуть в сонме обычных мыслей, которые потому и живут, что крепко держатся вместе.
***
…Всякая уважающая себя ниочёмка стремится начаться со знака «…». Это значит, что она возникает ниоткуда, внезапно. Приемлемее, конечно, для начала ниочёмки был бы знак «………………………………………..», причем чем больше было бы точек, тем лучше (в пределе – бесконечность). Однако полиграфические ограничения технически не позволяют применять такой знак. Но вот в конце ниочёмки должна быть точка, никаких домыслов она не терпит. Другое дело, если бы мы не успели ее ухватить, тогда бесконечность точек в завершении ниочёмки была бы уместна, но в таком случае не будет и ниочёмки, поскольку она уже исчезла, ее нет, мы не смогли ее поймать.
***
…Зачем же нужны человеку ниочёмки? Смысл их в том, что они необычайно полезны для мыслительного процесса. Даже если ниочёмка ускользнула, след от нее все равно остается, и рано или поздно вполне вероятно рождение из этого следа большого и умного тематического Текста, который может развиться в Контекст для других текстов и стать главным врагом ниочёмок. Но такое происходит далеко не всегда, иначе не было бы поля действия для ниочёмок, а значит и удивления, и философии. Если же ниочёмки научиться массово отлавливать и размножать, то, следует надеяться, катастрофической угрозы распространения Текстов не возникнет. Люди посмеются, немного подумают, и, может быть, станут чуть-чуть добрее.
***
…Как-то Ниочёмку спросили:
– Почему ты задаешься и мнишь себя кое-чем, если ты ничто, потому что ни о чем, тебя нет в реальности, даже если ты и проскользнешь где-то на секунды в разговор или в думу, то тут же исчезнешь, поскольку сама этого хочешь, свободная ты такая?
– Мне это ни о чем не говорит, – ответила Ниочёмка уже издалека и растворилась в бесконечности…   

**********************************************************

…Прогресс – великая и опасная штука, подобная вирусу, подхватив который мы забываем о том, что прогрессов может быть много. И вот, подстрекаемые мыслителями-теоретиками, весело улюлюкая, сбивая с ног и топча друг друга, несемся в светлое будущее через пустыри и буреломы. При этом как-то забываем, что к цели, указанной нам, должна вести прочная, основательно закатанная асфальтом дорога, ну, чтобы все могли добежать до этого будущего, а не отдельные индивидуумы с порой весьма сомнительными талантами. Но для постройки дороги нужны строители. А если они не хотят строить в указанном им направлении? (Реформаторам всегда народ мешает.) Получится не прогресс, а саботаж, и это в лучшем случае.
***
…Античные мудрецы хотели понять мир, средневековые стремились обожить его, нововременные – подчинить разуму, Маркс вообще хотел не объяснить мир, а преобразовать (как будто можно эффективно сделать это с необъясненным), а мы хотим употребить этот мир. Весело, под водочку, черный хлеб и селедочку, желательно – с икорочкой. Однако мир употребляться не хочет. И мы не понимаем: почему катаклизм?; отчего катастрофа?; что мы плохого сделали?
***
…Жалуемся, жалуемся, жалуемся… У соседа и дом просторнее, и машина круче, и дети лучше одеты, да и отдыхает он – не чета нам. И забываем заветы наших бабушек: «Зачем жалуетесь? Не грешите. Вы ведь белый хлеб едите».
***
…Странна наша любовь к Отчизне. Сетуем: и просторы у нас слишком просторные, и люди неправильные, и цели не такие. Покажется немец из-за пригорочка, погрозит пальчиком и начнет учительствовать: «Вот вы такие-то, такие и еще раз такие». А мы: «Да-а-а, мы еще и не такие, а сякие и плохие». А он: «Вы и то делаете не так, и это». И мы: «А еще вон то, и много чего, да если угодно, мы и это, и это, и вон то отдадим, только не бросайте нас, непутевых». Но если из-за бугра начнут кулаками махать или, допустим, царь свой не понравился, тогда – держись, Европа! Ни пяди! Слепой и беспощадный! За матушку Россию! Может, это потому, что Россия – матушка, а не фатерлянд? Матерей своих мы бережем от недругов, защищаем животом, однако слушаем крайне редко. Пророков своих тоже не любим, что уж говорить о философах. «Соловьев – идеалист». Господа-товарищи-братья, а мы-то кто с вами? Нам бы идейку, да позаманчивее, и совсем хорошо чтобы чужую. 
***
…Философов можно поделить на две неравные группы: на ту, что побольше – философоведов, и поменьше – философствующих. Первые говорят и пишут о чем-то или о ком-то, вторые – что-то. Извлекли недавно из архивов герменевтику и возвели ее на пьедестал: теперь уж, с такой передовой методикой Истина от нас никуда не денется, проникнем в бытие и сознание автора и с точностью определим, отчего он все это написал! Уважаемые философоведы! Автор не для того писал, чтобы мы копались с лупой в его наследии, нужном или не совсем. Важно не почему, а что – что он хотел нам сказать для того, чтобы и мы говорили что-то?
***
…Время Читателей прошло, настало время Писателей. Пишем, пишем… Но почему после публикации очередной статьи хочется крикнуть: «Ау! Люди! Вы где? Отзовитесь! Слышите меня? И как вам нравится?». Тишина. Не дают ответа. Потому что некогда, потому что пишут. Поражаешься издаваемому объему: «Откуда новые мысли, откуда темы?». Но не пытайтесь вникать глубже, расстроитесь. Нередко и темы, и мысли, и идеи, а подчас слова – старые, и далеко не обязательно свои.
***
…Весело и бесшабашно постмодернизм проскакал по головам читающей публики. Французы пошутили после бокала бордо, а мы всполошились: «Крах культуры! Не позволим писать нецензурные слова на “запотевшем стекле”! Вырвем вместе с ризомой сорняк разложения!». Но кто всполошился? Культурные люди. А кто шалуны-эпатажники? Писатели, тоже не очень далекие от образованности, а значит и культуры, на всадников Апокалипсиса как-то не очень похожие. Так что поспокойнее, слухи о гибели культурных универсалий несколько преувеличены.
***
…Цитирование, конечно, есть необходимый элемент философского текста. Применяя его, исследователь убивает сразу трех зайцев. Во-первых, избегает возможных обвинений в плагиате-воровстве чужих идей. (Хотя философские идеи, конечно, не являются чьей-либо собственностью, по этому поводу вспоминается ирония Уайтхеда: история всей западной философии – не более чем свод комментариев к диалогам Платона.) Во-вторых, подстраховывается, опираясь на мощный авторитет, возразить которому у оппонентов не хватит духа. И, в-третьих, до солидности увеличивает объем своего сочинения, ведь сегодня не столь важно качество (все одно, никто не читает), сколь количество публикаций. Поэтому да здравствуют цитаты, господа философоведы!... Однако, как известно, за двумя зайцами погонишься… А уж за тремя… Порой одолевают сомнения: что это, научное исследование или подборка афоризмов на определенную тематику?
***
…Тема казачества дискутируется на самом высоком государственном уровне. Казаки донские, казаки кубанские, казаки уральско-яицкие потянулись к Москва-реке. Потому что любят казаки реки. Река – это свободное стремление, это защита, это кормилица-поилица. И это отправной пункт для вольных набегов. Но еще Гераклит заметил, что все течет и изменяется, а потому нельзя войти в одну и ту же реку дважды… Может, казакам стоит поискать сегодня другие речки, поближе к границе?
***
…Средства массовой информации не перестают удивлять нас совершенствами забугорной жизни. Студент отсудил у преподавателя право пользоваться калькулятором и не учить таблицу умножения. Подросток выиграл судебный процесс, и родителей обязали купить ему черепашку… Вселяет объективное чувство устойчивого оптимизма лишь тот весьма положительный факт, что наш демократизируемый суд с необычайной обстоятельностью углубляется в дотошное изучение мельчайших деталей рассматриваемого им дела, так что пока будет вынесено справедливое решение, и студиозиус сам станет преподавателем, и пацан подрастет. Ему будет уже не до черепашек, гораздо важнее – отсудить у родителей жилплощадь.
***
…Преклоняемся перед наукой уже более трех столетий. Авторитет академиков и интеллигенции в целом не вызывает никаких сомнений в серьезности их работы. Правда, иногда слышны слабые увещания о том, что ведут они нас не совсем в том направлении, не к светлому будущему, а к нравственно-эколого-технологической пропасти. Эти тихие протесты, наконец, услышаны власть имущими. Собираются на конференции, конгрессы, симпозиумы, однако реальных сомнений в цивилизационном курсе не высказывается. Так, легкие пожурения, не грозящие особенными оргвыводами… Однако задумаемся: а на что, собственно, открыла нам глаза наука за последние века? Нет, конечно, насчет техник, технологий и математизаций спорить не хочется, силы здесь по сравнению со специализированным ученым сообществом явно неравны. А вот по поводу общего, так сказать, мировоззрения? Откуда материя? Создатели адронного коллайдера пугают концом света и вещают о бозонах: дескать, как грязь налипает на кроссовки, так в этом поле бозонном тяжелеют вещи. А как появились бозоны, да и вообще все бытие? Большой Взрыв, знаете ли. А до него что было? Небытие? Но ведь еще древним грекам было известно – утверждая, что небытие есть, мы уже говорим нелепость: как может быть то, чего нет? А бесконечность все же бесконечная, или закручивается в какую-нибудь спираль? Закручивается? Тогда она уже и не бесконечность, и что, опять же, за ней – снова небытие? И так везде. Ребята! Не похоже ли все вышеозначенное и многое другое на сказки? То есть, даже не сказки, поскольку в последних хотя бы намек для добра молодца, но просто фантазийные измышления? В таком случае, что же такое есть наука и почему мы должны на нее молиться?
***
…Разговор в университетской курилке на повышенных тонах. Все не так и не туда, глобальная яма, нравственный крах… Доктор биологии виртуозно обосновывает паразитизм человечества. Доктор же философии, не чуждый плюрализма, наивно спрашивает: «А может, все оттого, что мы Бога забыли?». Шквал возмущений, упреки в ненаучности, ссылки на авторитеты. Религиозный погром… Выгодная, однако, позиция – стенать о паразитизме и ничего при этом не делать. Вполне вероятно, что Дарвин был прав, и мы отличаемся от обезьян только тем, что не так часто лазаем по деревьям.
***
…Средневековый реализм буйно расцвел в современности (или постсовременности? – надо посмотреть календарь). Ломаются перья, изводятся тонны бумаги с единственной целью: выяснить, что же такое «социальное»? То есть, что это такое само по себе, если вдруг захочется абстрагироваться от конкретного содержания. Экспертное сообщество раскалено до предкулачной ситуации. Но попробуем призвать в арбитры школьника. Он скажет, что «социальное» – это не существительное (не существует само по себе), а прилагательное, оно лишь прилагается к существительному, то есть, пояснит проходящий мимо студент-ботаник, к субъекту или же объекту, о которых, действительно, что-то можно сказать, в данном случае – что они общественные, или социальные, то есть относятся к обществу. Значит, «социальное» – всего лишь свойство, и совершенно незачем измышлять в нем субъект (объект). И, помнится, очень давно Фома Аквинский разрешил спор реалистов и номиналистов, сказав, что общие понятия существуют трояко: в Боге, в вещах и в голове человека. Если есть вопросы по первому способу существования, то следует обратить внимание на два других, и «социальное» скрупулезно прилагать к вещам, а не пытаться возродить монстра-Левиафана.
***
…Гипостазирование – прогрессирующая философская болезнь нашего времени. Гипостазируем всё. Методологию, и тогда получаются нежизнеспособные франкенштейны (читай: оторванные от жизни философские системы) – диалектико-материалистические, феноменологические, герменевтические, структуралистские и прочие. Категории и понятия, лишенные сущностных оснований, и тогда всерьез рассуждаем о социальном, об идентичности как таковой или о коммуникации вне ее связей с субъектами (объектами). Гипостазируем даже эклектику, научно-аргументированно объединяя в синергетике термины из далеких друг от друга познавательных областей: синергию (богословие), гомеостаз (биология), бифуркацию (математика), положительные и отрицательные обратные связи (электро- и радиотехника) и т. д. При этом флуктуацию рассматриваем как действующую причину, выводим порядок из хаоса и совершенно игнорируем причину целевую, делая вид, что ставим Аристотеля «на место». Однако почему-то забываем о тысячелетнем опыте домохозяек: сшив из лоскутов одеяло, мы, возможно, и удовлетворим чьи-то эстетические запросы, но функционально проиграем – греть ведь такое одеяло не будет.
***
…В христианской традиции богатых принято жалеть. Поскольку в них наглядно-показательно проявляется социокультурная ущербность, не позволяющая за стремлением к наживе обнаруживать «моральные абсолюты». В игольное ушко и так пролезть непросто, но вот верблюдам… И жалели бы, и пытались бы вразумить, если бы эти верблюды во все исторические эпохи не плевались так сильно, считая всех остальных, не способных этого делать, недоразвитыми в умственном плане: «Если ты такой умный, то почему еще не богатый?». Вот такая вот происходит (всегда) элитизация ущербности. Но культура не желает укладываться в экономические формулы, ее бескорыстные служители во все века пишут, рисуют, лепят, строят потому, что иначе не могут, потому, что всеми своими чувствами и разумом осязают объемлющее нас духовное содержание жизни. И вызывают насмешки со стороны тех, кто активно пользуется плодами их тысячелетней деятельности.
***
…Если сапожник начинает печь пироги, а пирожник – тачать сапоги, то всегда хорошо известно, чем это заканчивается. Ладно – пирог резиновый, можно потерпеть, но в «сдобных» сапогах уже далеко не убежишь от вакханалии непрофессионалов. А они сегодня правят бал, реформируют общественные институты, причем так, чтобы последние были хорошо понятны им, непрофессиональным чиновникам высшего разряда. Так легче управлять. И вот мы все с величайшей покорностью сдаем и пишем тесты, болонизируя образование, сокращаем кадровых армейских и флотских офицеров, экономя на них деньги с тем, чтобы оплатить квалифицированный труд казарменных уборщиц, впитываем неразумную, недобрую и невечную чернуху из многочисленных носителей массовой информации, теряя при этом свой культурный облик и медленно, но уверенно деградируя духовно. Однако пастухи-профессионалы хорошо знают, что стадом волюнтаристически управлять нельзя, его нужно направлять к цели, учитывая «психологическую» специфику особей. И если кнут вручить водителю троллейбуса, то о стаде можно только поскорбить уже в ближайшем будущем.   
***
…«Служенье муз не терпит суеты…». Прав, тысячу раз прав был поэт! Но не получается – спешим. Торопимся написать десятки статей к сроку, проверить сотни рефератов, хотя заранее известен их единственный глобальный источник (Internet), вычитать студентам хотя бы философские азы при стремительно сокращающемся количестве часов, претворить в жизнь сегодняшние высокомудрые административные распоряжения, срок исполнения которых истек вчера, да мало ли что еще мы торопимся сделать… Так что, музы, не обижайтесь на нас, мы и вам когда-нибудь послужим, только очень быстро, поскольку некогда.
***
…Маленький Принц не понял бы, наверное, нашей суеты и спросил любого из нас: «Почему ты спешишь?». И получил бы ответ, брошенный на бегу: «Чтобы успеть». «А что ты хочешь успеть?» – не угомонился бы малыш. «Успеть всё, что мне необходимо сделать», – уже раздраженно пояснили бы мы. Но любопытному и невинному созданию ведь нужна полная ясность: «Что же тебе нужно сделать?». «Нужно спешить!» – услышал бы он уже издалека.   
***
…Свобода есть следствие незнания. То есть неполного знания о мире, его прошлом, настоящем и будущем. Действительно, в любой ситуации свободного выбора из всего веера вероятных развитий событий можно, видимо, теоретически выделить только один вариант, наиболее благоприятный и для нас, и для всего окружающего. Вот только далеко не всегда мы его выбираем практически, поэтому-то и свободны. Свободны не знать блага, но свободны и узнавать его. Иначе: можем идти по пути зла или избрать дорогу добра. И у животных – то же, только, скорее всего, менее ярко выражено. «Акелла промахнулся!». Промахнулся потому, что постарел или же вследствие неправильного выбора варианта действий, обусловленного недостаточным знанием о своих возможностях и о реальной обстановке?
***
…Индивидуализм прогрессирует. Куда ни кинешь взгляд – везде автономия личности. «Моя хата с краю», в прошлом неудачная поговорка, сегодня становится основным идеологическим лозунгом. К бунту частей против целого призывает постмодернизм. Не потому, что он может повести массы к цели, а потому, что безликие индивиды, составляющие эту массу, так хотят. Нет, не бунтовать, конечно, а чувствовать каждому в отдельности свою неповторимую ценность и значимость для самого себя. И как-то не замечаем мы, что целое вокруг нас потихоньку разваливается, а хата на краю индивидуализирующегося общества становится небезопасной. Ведь когда части начинают вести обособленную жизнь и отрицать целое, то это всегда люциферианство, проще: сатанизм.
***
…«Религия – опиум для народа!», – сказал человек, слывший еще недавно мудрецом. Сказал, и тут же стал сочинять новую. Нашлись последователи-апологеты и преемники. Появились эсхатологи, призывающие к светлому будущему, мессии, размахивающие булыжниками, схоласты с идеологическими гроссбухами, клир с вожделенными корочками, инквизиция, не терпящая инакомыслия. В общем, все, как и раньше, только намного круче, получился уже не опиум, а синтетический героин. И мир передернуло… Проспались, отошли и стали слушать других глашатаев истины: «Человек – сам кузнец своего счастья», способный заработать кучу денег для того, чтобы эту кучу бесконечно преумножать и ни в чем себе не отказывать. Встрепенулись, стали оптом закупать новые шприцы. При этом не очень многие поняли, что мак – это цветок, он дан нам для того, чтобы мы чувствовали красоту природы, а также, возможно, делали вкусные булочки, были сыты, чисты и радостны. Однако мы по собственной инициативе и вполне разумной технологии стали «гнать» из него опиум. Подсели и захотели покрепче, чего-нибудь новенького, инновационного. 
***
…«Ветер дует потому, что деревья качаются?», – спросит нас малыш. Мы разрушим его сказку, в которой все одухотворено, все живет и действует. Школа же продолжит воспитательный процесс и пунктуально разъяснит ребенку причинно-следственную связь в природе, только ничего не расскажет о Первопричине, потому что не знает ее, вернее, не хочет знать. Возмужав, очень прагматичный молодой человек без малейших колебаний станет валить деревья вокруг себя, извлекая из них только пользу. И будет несколько удивлен, когда ветер превратится в бурю, которая занесет песком мир, в котором от ветра должны качаться деревья.
***
…По разному соотносятся нравственность и право у нас и у них. Там явным образом доминирует право. Там возмущенные водители останавливают и сдают на руки властям нарушителя правил дорожного движения (здесь же, пока еще не демократизировались и не либерализировались окончательно, мигают дальним светом, предупреждая о засаде). Там, торопясь и боясь, что их опередят, добропорядочные граждане информируют соответствующие органы о недостойном поведении соседей (проще – стучат; у нас тоже было много таких любителей, но заметьте: в определенный срок истории и под давлением объективных обстоятельств). Там шериф, нарушивший закон, сам себя запирает в клетку (подобно унтер-офицерской вдове, сподобившейся на более экстравагантное действие, но у нас, то есть здесь, это – исключение из правил). В общем же получается настоящее правонравие. У них. У нас же… Так и хочется цитировать неистового протопопа Аввакума: «И впредь приезжайте к нам учитца. У нас, Божию благодатию», нравоправие!
***
…Очень хочется внести в Госдуму предложение: адресно выделить Министерству образования и науки деньги (рублей так не меньше ста) с тем, чтобы оно разместило в какой-нибудь читаемой газете объявление: «Министерству образования срочно требуются образованные люди». Иначе круг никогда не разомкнется. Маститые академики (из Академии тоже, между прочим, Образования) ломают словесные копья в телевизионных ток-шоу, известные аналитики и общественные деятели бомбардируют своими критическими опусами другие средства массовой информации, но все это – гласы вопиющих в пустыне. Их не слышат и не видят. Может, потому, что неутомимые министерские труженики читать не могут, а на телевизор времени не хватает?
***
…Первый порыв к образовательному мздоимству понять можно. Что поделаешь, слаб человек. Зарплата – нищенская, государству на преподавательские нужды – плевать, об удовлетворении творческих запросов и говорить нечего. (Здесь нам старательно объяснят: мол, государство и не обязано заботиться о каждом, его дело, так сказать, общее направление и управление в рамках законодательства; однако за витиеватыми фразами будет скрываться полное нежелание вникать в различного рода социальные проблемы, ведь не только прокурор есть «око государево», но и всякий бюджетник – слуга государства, он ему не прислуживает, но служит, и в ответ на это мог бы рассчитывать на свою долю в государственных заботах.) А тут – и студенты, с которыми только на сессиях знакомишься, и их многочисленная родня (в основном – дяди и тети, иной раз поражаешься, сколько же на Руси племянников и племянниц!) не дают прохода и чуть не на коленях умоляют: «Возьми!». Порою чувствуешь себя идиотом и непроходимым традиционалистом, когда посреди всей этой суеты начинаешь вещать о вечном: об образовании, о знании, о коррупции, о долге. Не каждый выдержит, легко сломаться. Но это только кажется, что один раз, два, три… – и ничего принципиально страшного не произойдет, ведь и нормальные студенты тоже есть, их-то и буду учить. Страшное приходит почти сразу, и вот перед тобой уже не человеческие лица, желающие приобщиться к кладези мудрости, а денежные купюры разной степени достоинства, и вот всякую неоплаченную отметку начинаешь воспринимать как кражу из твоего кармана. Преподаватель ломается, его больше нет и, возможно, уже никогда не будет. Однако поистине страшное и непоправимое свершается, когда не у отдельных преподавателей, а в государственных масштабах «образовательное служение» становится коммерческой «образовательной услугой». Тогда будущее рушится на глазах, и на авансцену выбегает согбенный до пола не «государев слуга», а просто слуга в профессорской мантии, с подобострастной улыбкой склонившийся перед всё «забашлявшей» надеждой общества: «Чем могу-с служить?».
***
…Исследовательский грант, конечно, задумка хорошая. И престиж, и возможность «научные штаны» поддержать, творческие запросы реализовать, а для страны сделать даже что-то хорошее. Но, увы, не обольщайтесь! Вы не в Сколкове и на английском не говорите. Грантообразующая деятельность прошла хорошую шлифовку в бюрократических кабинетах, и если вам удастся каким-то чудом получить финансовую поддержку, то и рабочее, и личное время потоком вольется в мейнстрим отчетностей. Наука же станет совсем далека и не очевидна.
***
…Уже довольно давно сбившееся с пути, приватизировавшее истину и формализировавшее жизнь европейское мышление пытается вбить клин между верой и знанием. Сперва достаточно осторожно – мол, предметы разные, методологии не совпадают. Потом смелее – если уж вера, то только «научная» как первоначальное предположение для эксперимента или, в крайнем случае – «философская». Затем совсем уже нагло – не место вере в науке, научать можно только знанию. Однако живая семантика русского языка не спешит поддаваться напору прагматико-позитивистского понятийного аппарата. «Сверить», «проверить», «выверить» и даже «заверить» – все это указывает на точность проведения операции, совместимой со знаниями в той или иной области. Вера и знание идут здесь рука об руку, больше того – вера «оценивает» знание. Проверил контрольную работу и выставил оценку… Россию вскормило Православие, а христианин знает то, во что верит; атеист же верит в то, что знает, при этом упорно не желает знать того, во что не верит.
***
…В одной очень далекой стране в незапамятные времена жил-поживал грабитель. Был он чрезвычайно силен и любил обижать людей и отнимать у них все движимое и недвижимое имущество, все наличные и безналичные финансы. Власти ропот народа слышали, но, не имея решительности и достаточной силы, с большим удовольствием вняли рассуждениям приезжего софиста-демагога: «Ничего и не нужно делать с окаянным грабителем, в свой срок насытится он, возжелает спокойной и тихой жизни у озера с яхтами, перестанет обижать окружающих, и даже наоборот, станет о них заботиться…». Шло время, минули сроки, над пещерой разбойника воздвигся замок с прочными стенами, во рву бороздили водные просторы многочисленные яхты с мощным артиллерийским вооружением, а люди роптали все больше, но о них так никто и не заботился, более того, даже не слушал… Так себе сказочка, без намека на урок, но логика в ней, нужно отметить, вполне современная.
***
…«Религия вырастает из морали!», – провозгласил Кант. И все с ним согласились. А как же было не согласиться, если у него все с аптекарской пунктуальностью скрупулезно разложено по полочкам? Но ведь полочки-то должны быть хорошо закреплены, мы этого сразу не видим, однако верим, что гвозди плотником выбраны прочные. А есть ли такие гвозди у автономной морали и не обрушится ли наша полочка при первом же серьезном столкновении с жизненными реалиями? Еще Аристотель назидал потомкам: исследуя всякий феномен, ищите в нем не только субстрат и форму, но и, что гораздо важнее, причину и цель. Допустим, причина религии – нравственность, цель же нравственности – религия. Какова же причина нравственности? Человек? Тогда «перпетуум мобиле» получается, самодвижущаяся причина в глубинах нашего сознания. Нет, не удержится полочка, рухнет. Может ли само сознание быть «гвоздем»? Но разве оно абсолютно? Беспричинная причина должна быть такой. Однако мы ведь не боги, для которых нет никаких условий. Напротив, очень даже относимся ко всему и зависим от многого. В таком случае попробуем перевернуть кантовскую формулу: «Мораль производна от религии». Теперь все становится на свои места: причина нравственности – в религии, Причина которой трансцендентна относительному миру и есть абсолютный Бог. Теология веками твердит нам об этой простейшей логике, но мы все же слушаем Канта. Потому что хотим стать богами? Поворошим свою память: а кто хотел того же намного раньше нас? 
***
…Любовь движет миром. Старая азбучная истина. Но какая любовь? Деконструктивизм выяснил: никакая. Античный эрос трансформировался через эротику в порнографию. Так же, как гераклитовский Огонь-движитель-энергия преобразился в пламя материалистического костра. И полыхнул когнитивный пожар, сметающий в глобальных масштабах все плоды деятельности человека, который для любви отвел самое малое и интимное место.
***
…Чиновник в России – фигура знаковая, во всех смыслах уполномоченная. Он есть потенциальная надежда Отечества, именно потенциальная, поскольку миссия его заключается не в актах, а, напротив, в отсутствии таковых. Чин высокого ранга искрометно пышет идеями, к вечеру забывая, к чему он призывал утром. Лица под чином, подчиненные, в течение дня озабочены нелегкой задачей протоколирования начальственной рефлексии и формулирования распоряжений по ее претворению в нисходящий поток документации. Многочисленные же представители низового бюрократического братства, поливаемые сверху нескончаемым ливнем ценнейших указаний, вынуждены умело интерпретировать и имитировать, героически виртуализируя бурную деятельность, засвидетельствованную тоннами отчетностей. И такого мастерства достиг наш чиновник в этом деле, что время у него остается еще и на схождение в народ, и даже кое на какие реальные свершения. Правда, здесь надежда России чаще работает «в минус», однако это, конечно, можно понять – неимоверно тяжело из погруженности в виртуальный имитационный мир мгновенно всплывать на поверхность грешной земной жизни, кессонная болезнь туманит восприятие и кружит голову. Поэтому долго чиновник быть на поверхности не может, снова и снова ныряя в пучину виртуальных фантасмагорий. У нас же, непосвященных, взирающих только на вершину айсберга, создается впечатление, что работает чиновник с ленцой, обедает по расписанию и по гудку заводскому немедленно спешит домой, мигалкой расчищая себе дорогу. Но стоит подумать: если бы все было иначе, если бы чиновники все разом занялись конкретным делом и, сминая друг друга, поспешили облагодетельствовать свой народ, не имитируя, а действительно модернизируя, инвестируя и инновациируя в рамках их представлений о должном, что бы стало с Россией? Видимо, гораздо лучше и полезнее для всех, если бюрократия останется «вещью-в-себе», а предоставленный самому себе, и значит свободный, народ творчески осуществит свое историческое задание: построение гражданского общества.   
***
…Философов во все времена немного недопонимали. Еще бы, тут – накал страстей и борьба за существование, а они – о звездах, о вечном и о смысле жизни. А еще о таких «пустяках», как добро и зло, совесть, человечность. Вначале недопонимали по-крупному, распинали, жгли на кострах, колесовали. Но они не переставали вещать к сердцу и разуму, тихо переворачивали мир, когда с ног на голову, ну а когда и обратно, с головы на ноги, по-хорошему ли, по-плохому ли, цивилизовали постепенно человечество. И недопонимание их стало помягче: изолировали в тюрьмах и больницах, на каторгах и в ссылках или, вообще смешно – изгоняли из университетов. А те все равно молчать не желали, все вещали и вещали. Тогда в их немногочисленный стан был объявлен всеобщий призыв, внедрены агенты влияния. И пошло-поехало! Массовая философия – уже нечто качественно иное. Плюрализм, разумеется, дело хорошее, но в рамках школ, а не с учетом особенности и неповторимости всякой философствующей индивидуальности. Сейчас же совершается невозможное ранее: философия сама доказывает свою ненужность для общества, старательно пиля сук, на котором некогда расцвела пышным цветом. Дарвинов животно-растительный мир широко открыл перед сереющим человечеством свои крепкие объятия. 
***
…«Нельзя объять необъятное», – с детства знакомая козьма-прутковская истина. Нельзя чувствами охватить беспредельное. Но ведь человек не только зрит, осязает, нюхает, слушает и кушает этот мир, ему от рождения дан и разум, увлекающий его за пределы чувственного опыта и открывающий сердце для тонкого восприятия удивительной гармонии бытия, с необходимостью полагающей Трансцендентного Режиссера. Однако в процессе информационно-счетной эволюции от узелков на веревках до калькуляторов и мощных электронно-вычислительных машин разум был сильно потеснен самоуверенным рассудком. Сухая рациональность перекрыла сердцу дорогу к чувствам человека и ограничила сферу их действия физиологическим потреблением. Хлеба и зрелищ требует современное человечество, загнанное в пределы своей похоти, и многочисленные нероны снова поджигают Рим.
***
…Симптом оправдания имманентно присущ человечеству. Оправдать можно все: черешню гнилую продаю – потому что на Багамы хочу; взятки беру – так это же компенсация за мизерный оклад; государство разваливаю – не нравится мне оно, хочется чего-нибудь другого, пока еще не знаю какого, и так дальше. Все из-за того, что Правда – категория этическая, в отличие от глубоко метафизической, а потому абсолютной Истины. А этика склонна к релятивизации. «Правда – это то, что в данный момент считается правдой», – острили в известном советском кинофильме, однако шутка не была понята как шутка и принята в качестве руководства к действию. Для ориентации же Правды на СПраВедливость совершенно необходима ее привязка к Истине, значит, к Ведению безусловного. Но человек живет в условном мире, поэтому без Веры ему никак не обойтись, укрепляясь в ней с Надеждой и Любовью.   
***
…Пуритане, отправлявшиеся заселять неизвестную Америку, мечтали о Царствии Божием на земле, пылали энтузиазмом осуществить «здесь и сейчас» свою хилиастическую мечту, справедливо устроив общественную жизнь. Но мешали индейцы. Не потому, что другой расы, для христианства нет расизма, а потому, что мыслили и действовали не так. И из самых благих побуждений были истреблены и загнаны в резервации… Сегодня идеологи Нового Света, как и их предки, одержимы идеями, пусть и совсем иными, но так же, как и раньше, мечтают обустроить мир в соответствии со своим видением его будущего. Нет ничего нового под солнцем, и бомбы падают на головы мирных жителей, мыслящих и действующих иначе.
***
…«Духи» революции, законсервированные в европейской теоретико-концептуальной банке, контрабандой завезенной в Россию, вырвались на свободу и перепахали необъятные просторы великой державы. То, что для кабинетного ученого было хорошо только в принципе, поскольку соответствовало его пониманию «объективных» законов прогрессирующего общества, русские люди восприняли реально, ощутили на собственной шкуре и воплотили на практике, до полуобморочного состояния напугав респектабельных европейцев и подвигнув их на активное социальное реформирование. В конечном итоге Европа выиграла, демонстрируя всему миру «истинность» своих теоретических концепций и экспортируя свою банку в страны, до сих пор счастливо о ней ведавшие только понаслышке. Однако практик, достигший определенных результатов эксперимента вследствие незапланированного взрыва, хорошо знает, что второго раза уже может и не быть. 
***
…Министерские труженики дружно взялись за осуществление смычки науки и образования, понимая при этом под наукой теорию и практику зарабатывания денег. Все педагогические кадры обязали в перспективе финансировать свою деятельность самостоятельно, сделав вид, что образованное поколение нужно не государству, а лично самим преподавателям для, так сказать, самоудовлетворения. И ведь верно! Зачем вещать в полупустые аудитории, не давая покоя мирно спящим студентам? Назад, в лаборатории, и побольше инновационных продуктов на душу населения! Только не подумали как-то высокопоставленные чиновники о том, что лабораторному эксперименту предшествует многолетняя фундаментальная теоретическая разработка, часто ведущаяся по ложному следу, а также о том, что наука бывает разной. Допустим, философы денег никогда и не зарабатывали. Они осмысливали мир, переворачивали его или же уходили от него. Были, конечно, и исключения. Фалес предсказал наступающие сезонные условия и, арендовав все маслобойни, обогатился. Но для чего он это проделал? Чтобы от него отстали с вопросами, как можно считать себя умным, не гребя деньги лопатой, и дали, наконец, спокойно заниматься философией. Господа чиновники! Не мешайте редким уже на земле русской талантам возделывать почву для достойного российского будущего, не очевидного сегодня, но возможного завтра. Не отвлекайте преподавателей от важнейшего для безопасности России дела. Вы ведь работаете не в Министерстве финансов, а в Министерстве, именуемом священными во все времена словами – Образования и Науки. 
***
…В своих поисках личной свободы протестанты дошли до полного ее отрицания – так случается в жизненной диалектике. Справедливо акцентируя внимание на Свободе Божественной, они пропустили свободу человеческую, сформулировав учение о предопределенности всех нюансов истории и отдельных судеб. Теперь от деятельности личности уже не зависело, что ждет ее за пределами краткого века. Но без активности нет общества, поэтому индивидуальную духовную самореализацию в протестантизме заменило раскрытие «знаков» будущей жизни человека, причем раскрытие на самом примитивном уровне: если богат и счастлив сегодня, таким будешь и завтра, и вечно. Так у паствы появилась потребность посредством личной аскезы и наращивания собственного капитала бронировать себе место в Раю. И так создались идеологические условия для формирования капиталистического общества. Возникает вопрос: какое отношение имеем мы, сознательно или бессознательно не чуждые совсем иной, православной традиции, к «духу капитализма», извратившему евангельский дух призывом стяжать блага земные, пусть и в качестве «симулякров» благ небесных? А научное экономическое сообщество в шоке: отчего же все-таки в России не капитализм, а бандитизм? Снова не повезло теоретикам с народом.   
***
…«Бери от жизни все!», – надоедливо вещает реклама, и мы берем по мере индивидуальных возможностей и способностей. Только не задумываемся – а куда берем, если от жизни? И если все от нее заберем, то что же останется? Где и кем тогда мы будем? И будем ли?
***
…К двум извечным русским бедам прибавились пессимизм, съедающий наши души, и критиканство, разлагающее и переваривающее все общественное. Везде – тихое брюзжание по любому поводу или же громкая ругань всего и всех. Созидающая сила слова трансформировалась в социальный нигилизм, утверждение сделалось отрицанием. Конструктивная критика, призванная не только разрушать бывшее, но и предлагать варианты будущего, стала воспоминанием. Реформирование, предполагающее как само реформируемое, так и цели для него, превратилось в бессмысленную гонку инноваций. Традиции уже лишились статуса прочного фундамента общественной жизни, они воспринимаются чаще как ненужная обуза. И опыт поколений теперь не указ самонадеянным детям, строящим свои дома на песке. По-видимому, причиной тому чрезмерная родительская любовь, слишком долго позволявшая не вылезать им из отгороженной индивидуальной песочницы. Теперь же рассыпающиеся куличики мирового масштаба почти совсем не дают повода для оптимизма.
***
…Наш паровоз весело, однако слишком долго мчался к светлому будущему. Но машинист ослеп, проводники заблаговременно отстали от поезда на комфортабельной станции. Где-то немного впереди экономически активные доброжелатели, имевшие собственное представление о конечной цели, разобрали рельсы. Предприимчивые пассажиры толкнули топливо на сторону, а честные – заперлись в своих купе, предоставляя возможность предприимчивым разбирать на металлолом уже весь состав и наивно полагая, что все как-нибудь само собой образуется, поскольку очень уж красивым и добротным был паровоз.
***
…«Философский авангардизм» – так можно охарактеризовать то общее течение мысли, захватившее современную философию и сводящее ее «на нет». «Авангард» слишком далеко оторвался и от наступавшей когда-то армии, которая разбрелась в разные стороны, затерявшись в необъятных когнитивных просторах, и от обозов с классической пищей для ума, категориальными боеприпасами и опытными авторитетными советниками. То же – в искусстве, к которому, без сомнения, в определенных аспектах принадлежит и философия. Фантасмагорические инсталляции претендуют на инновационную культурность, оставаясь никому не нужными грудами всякого хлама, отслужившего свой век. 
***
…Коррупция – как зубы дракона. Растут и растут из них корыстолюбивые «воины» с брюшком и неудовлетворимыми потребностями, и сколько ни руби, становится их все больше и больше. Правительство не на шутку озабочено ситуацией, вводит и вводит теоретически эффективные законы и постановления против наглого монстра, разъедающего государственность, но, вот парадокс, на практике коррупция от этого только растет. Придумало ЕГЭ, и полем деятельности взяточников стало уже не только высшее образование, но и среднее, если не вспоминать о некоторых безнравственных сотрудниках многочисленных контролирующих институтов, между ответственным делом распределяющих потоки мзды. Ввело полисно-рыночную систему в медицине, но она от этого не стала кристально чистой, во многом все получилось даже наоборот. По подсказке свыше справедливо возмутилось никчемностью технического осмотра и сочинило закон, по мнению экспертов не отменивший или упростивший этот осмотр, а установивший официальную плату за него в размерах прежнего взяточного тарифа, тем самым непомерно увеличив и последний (что уж говорить о широчайших перспективах навязывания своих услуг для автосервисов). Как видно, с коррупционной системой следует бороться не в лоб, а неординарными способами. Например, «подморозить» ее. То есть, оставить по форме все как есть, но бороться с мздоимцами конкретно: с конкретными преподавателями, медиками, полицейскими, бюрократами и прочей нечистой на руку братией. И не рубить их, что бесполезно, а отгораживать от любимого вида деятельности. Драконьи зубы зачахнут сами собой, не размножаясь далее.
***
…Реформы, новации, трансформации, модернизации уже прочно вошли в наш современный лексикон, без них жизнь представляется сплошным застоявшимся болотом, затягивающим в пучину традиционализма, почти отождествляемого с ретроградством. Однако поразмыслим. Откуда везде, во всем и всегда берется новое? Надо полагать, не из воздуха, а на прочном основании чего-то уже бывшего, т. е. новации с необходимостью преемствуют традициям. И не импортируются в готовом виде от соседей, а бережно выращиваются на собственном огороде. Но чтобы их вырастить, нужно любить свою землю, бережно ее возделывать и знать ее свойства. Традиционные свойства, а не только характеристики новационных удобрений, пусть и очень хороших. Нужно быть профессионалом на своей земле. А профессионал без транслирующихся ему от многих поколений мастеров традиций – не профессионал, а временщик, гастарбайтер… Выходит, снова очередной виток кризиса профессионализма в России? Ведь профессионал уважает, а главное – знает традиции, и, зная их, не так падок на инновационную деятельность, хотя и не совсем ей чужд.   
***
…Наука бывает всякой, часто, а в последнее время – как правило, и ненаучной. Нет, конечно, учат «чему-нибудь и как-нибудь» все науки, вопрос здесь – чему учат, и главное, для чего? Необходим критерий научности, и критерий этот, разумеется, должен быть увязан с истиной. Однако получается нестыковочка – далеко не всегда мы ведаем, что есть (если она, конечно, есть) объективная истина. Иногда ведение заслоняется видением и совсем теряется из вида. Истина, согласимся, не является собственностью человека, иначе ее не было бы вовсе. Человеческая особь способна только приближаться к ней. Или отдаляться от нее, узурпируя свою свободу и люциферически самоутверждаясь. А поскольку «само-», то не в истине, а в собственном представлении о ней, совсем не соответствующем действительности. И «истины» начинают множить на копировальном станке, согласуясь с сиюминутной корыстной необходимостью, демонтируя мир, обрывая и без того тонкую связь с объективной истиной и радуя врага рода человеческого. 
***
…Важнейшим из всех искусств является искусство ждать. Терпению научили нас разнообразные и многочисленные очереди, в которых мы все ожидали светлого будущего. И сейчас ждем уже по инерции. Ждем выпускного детсадовского бала, ждем окончания школы, института, ждем работы, ждем повышения заработной платы, ждем пенсии, ждем… Чего же мы все-таки ждем от нашей суетной жизни, в которой, как выяснено опытом, светлое будущее отсутствует?
***
…Когда человек имитирует свою деятельность? В тех случаях, если он хочет, но не может, а также если может, но по определенным причинам не хочет. Или-или, и третьего здесь не дано. Простейшая и формальнейшая логика, однако становятся яснее «достижения» многих политиков и чиновников. Так вспомним старый тост и выпьем за то, чтобы их желания совпадали с возможностями.
***
…Рациональные доказательства бытия Бога вполне возможны, только о них почему-то не хочет и слышать современная «положительная» наука, используя, между тем, в своей познавательной деятельности ту же самую методологию, которая теологами применялась веками. Ведь разум наш синтезирует информацию из двух источников – «снизу», приходящую от органов чувств, и «сверху», воспринимаемую интуитивно (или созерцательно, умозрительно). Физик не видит элементарных частиц, не слышит их, не осязает непосредственно, не нюхает, тем более не вкушает по отдельности. Он исследует их следы и при этом верит своей интуиции, делая вывод об объективном существовании этих частиц. И так везде, и в науке, и в повседневной жизни. Почему же тогда мы не доверяем теологам, не нарушающим законов разума и обобщающим многочисленные «следы» Божественного присутствия в мире, следы, несравненно более ясные и четкие, чем у элементарных частиц? Не поучиться ли научным исследователям хотя бы у следопытов, имеющих дело не со спекулятивной теорией, а с эмпирической, опытной реальностью, очень даже постигаемой, когда испытываешь ее следы, видя в них знак, символ, раскрывающий богатейшее природное содержание?
***
…Аббревиатуризация есть симптом формализации и бюрократизации общества. Пока бюрократия «накапливала жирок», тяга к ней практически не проявлялась, после же того, как разрушили до основания «весь мир насилия», молодое советское чиновничество стало экспериментировать, однако еще очень осторожно и вполне демократично: СовНарКом, ОбщеПит, ЗамКомПоМорДе (заместитель, то есть, комиссара по морским делам) – все ясно и всем понятно, населению это понравилось. (ЧК, правда, подкачала, рубанула сразу и с плеча.) Зато сегодня! Пусть-ка попробует непосвященный разобраться в том, что такое ФГНУ ЦИТИС, ФГБОУ ВПО или же какая-нибудь там НИОКР. Для всяких прочих вредителей-шпионов теперь требуется многомесячный курс специальной подготовки, однако «русская душа» по-прежнему остается для них тайной за семью печатями. А для нас? Еще, наверное, сами не знаем, но уже активно шифруемся.
***
…Декартово дерево – не образная картинка, а живая, развивающаяся реальность, не желающая подчиняться методологическим рамкам гегелевой диалектики. Его росток не отрицает семя, а плод – росток. Дерево просто растет. Ствол (физика) развивается вместе с корнем (метафизикой) и ветвями (прикладными науками). И плод адекватен мощи корня, ствола и ветвей. Это если дерево научное. Если же нет или же не совсем, тогда получается баньян. Ветви («положительно»-прикладные науки) сами начинают стремиться к земле и пускают свои, хоть и жалкенькие, но собственные корни. Связь со стволом, тем более с корнем нарушается, а часто и вовсе прекращается, и «на выходе» мы получаем уже не спелый вкусный плод, а непроходимые джунгли, до поры скрывающие бездонную пропасть.
***
…Компьютер – интереснейшее изобретение XX века, он может почти все. Только думать не может. Думает за него программист, а все сказки об искусственном интеллекте – не более чем бред. А мы думаем, что высокотехнологичнейшие программы способствуют точности и прозрачности выборов, честности и бескомпромиссности ЕГЭ, но ведь кто-то может думать и иначе. В конечном же итоге все будет зависеть от того, что думает программист, или от того, как ему прикажут думать.
***
…Если общество теряет объективные основания нравственности и права, таящиеся в сокровенных религиозных глубинах или в идеологических суррогатах, имеющих, опять же, религиозную природу (только мнимую, основанную на частном или коллективном мнении, хоть и псевдо-, но весьма объективно-ощутимую), то возникает острая необходимость искусственного нормирования всех сфер общественной жизни. А если есть принудительное нормирование, то без подробнейшего отчета о деятельности, соответствующей утверждаемым нормам, не обойтись. И чем больше нормирующих указок «сверху», тем многотоннее отчетности. А чем многотоннее отчетности, тем больше должен быть штат работников, их проверяющий. Пишущим же отчетности становится не до реальной работы, они хотят одного – отчитаться за свою стремительно виртуализирующуюся деятельность. Таким образом бюрократия постепенно гасит, а потом и уничтожает всякое стремление к общественной деятельности, при этом резво разрастаясь – ведь нужно же кому-то составлять и проверять отчетности, писать новые нормы. А жизнь социальная… Она уже даже не стагнирует, а агонирует, хрипя: займитесь, наконец, делом! Но у бюрократии нет ушей. Нет, видимо, и зрения.     
***
…Наверное, знакомое многим явление: критикуя религию (в России – чаще христианскую, поскольку мусульманство затрагивать у нас побаиваются), оппонент судит о ней без какого-либо понимания, необходимо основывающегося на знании, которое получать об объекте своей критики не желает, однако при этом проявляет такой пыл, демонстрирует такую нетерпимость, что невольно в голову приходят мысли об одержимости, то есть о самом что ни на есть мракобесии, в прямом и непосредственном значении этого слова. Иногда даже критика начинает трясти, и в этом уже есть нечто мистическое. Хотя, по здравому размышлению, если уважаемый оппонент считает религию атавизмом, пережитком, он должен иметь к ее сторонникам ироническое, даже в чем-то снисходительное отношение, проявляемое обычно к больным или к малым детям. И, во всяком случае, совсем неприлично для атеиста с высоты своего теоретического и практического познания жизни спускаться в словесную склоку с неучами, которые, по марксовому прогнозу, должны постепенно сами исчезнуть. Он может лишь с достоинством пожать плечами, удивляясь всеобщей серости народа, все еще не желающего расставаться со своими религиозными ценностями. 
***
…В материализме понятие материи, хотя в целом метафизично, однако плохо осмыслено даже в пределах чувственного опыта, а потому не философично. «Материя есть объективная реальность, данная нам в ощущениях» – знакомое чуть ли не со студенческого детства определение. Просто, даже очевидно. Но хорошо известно, что простота бывает часто хуже воровства, а очевидность – враг истины. Всмотримся внимательнее в эту дефиницию. С объективностью все более или менее ясно. Материя возникла и проявляет себя в наших чувствах, однако, по большому счету, не зависит от нас и от наших мнений о ней. А вот с реальностью возникают когнитивные сложности. Если переводить с латыни, то реальность – это «вещественность». Где же нам искать эту самую вещественность? Ведь к вещам в философии, надо сказать, отношение совсем неоднозначное. У Платона, к примеру, вещи являются слепками в извечно-косной материи с идей-эйдосов, «парадигмос», образцов. Не нравится Платон? Идеалист (вернее будет – идеал-реалист)? Тогда обратимся к Аристотелю, которого материалисты по большому недоразумению (незнанием это назвать нельзя, невозможно не знать о том, чем для Аристотеля была его «первая философия»: божественной наукой, т. е. теологией в самом широком, не специфически-конфессиональном, смысле) считают своим предтечей. У него всякая вещь четырехпричинна, и помимо самой материи обусловлена еще и эйдосом-формой, и действующей, и целевой причинами. Таким образом, вещественность у Аристотеля является весьма сложным понятием, материя как потенция актуализируется извне – оформляется и оживляется. Материалисты же, по сути, оставляют право на существование только материальному субстрату. Причем этот субстрат особенный, он самоорганизуется, являясь причиной самого себя, оформляется по собственному эйдетическому плану и сам себя целеполагает (вспомним хотя бы «антропный принцип»), одним словом – самооживляется. Остается только молиться этой «божественной материи», но вот проблема: при всем при том, считают господа материалисты, она – безличностна. Некому молиться. Но здесь уже многое «прояснил» для них Гегель: если Абсолютная Идея духовно конкретизируется в человечестве, то, стало быть, на него и нужно молиться. Вот и молимся. Усердно, идолопоклоннически и не беря в расчет все более «низкое», каковым становится весь окружающий нас мир. Да, собственно говоря, делать это уже и поздновато, ведь «нам незачем ждать милостей от природы» после того, что мы с нею сотворили (лучше: вытворили или натворили).
***
…Демократия, или народовластие есть один из старейших мифов человечества, обусловливающийся утопической мечтой о справедливом обществе. Народ – всегда объект власти, а ее субъекты могут быть разными. Но если объект станет субъектом, над кем же тогда властвовать? Само понятие власти становится ненужным, поэтому анархизм более всего последователен в своих теоретических выкладках, хотя, конечно, тоже утопичен. Однако исторически сформировалось определенное понимание демократии, основывающееся на либеральной модели и, что не менее, а более важно – на протестантском мировоззрении, самоутверждающем личность и в познании Бога, и в отстаивании своих прав. Поэтому то, что мы сегодня называем демократией, гражданским обществом, правовым государством, теснейшим образом связано с развитием принципа индивидуализма, культивируемого протестантизмом. Уместно спросить себя: хотим ли мы всего этого? Хотим ли обособляться личностно, враждебно относясь к «другому» и присматривая за ним, донося своевременно в «уполномоченные инстанции»: сосед на соседа, автомобилист на автомобилиста, прохожий на прохожего? Честные политологи признают, что без этого невозможен контроль законности «снизу». Однако мы по сей день (как правило, имеющее, конечно же, исключения) негативно относимся к доносительству, не привлекая для «разборок» с соседом государственную мощь, предупреждая встречные машины о полицейской «засаде» и не обращая внимания на «проделки» встречающихся порой на улицах лиц с неадекватным поведением. Мы веками воспитывались иначе, вбирая в себя дух Православия и по-взрослому относясь к социальным утопиям о справедливом устройстве (пока случайно не обожглись на занесенной к нам политическими ветрами коммунистической утопии), невозможном в тварном мире, захваченном грехом, который не только снаружи, но и внутри нас. Поэтому всегда несколько обособлялись от государства, необходимого для сдерживания зла, но неспособного вести нас к добру. И, надо отметить, сформировали в себе достаточно реалистичный взгляд на земную власть и все, что с нею связано. При этом и сами субъекты власти чувствовали свою греховность, хотя бы на уровне подсознания, принимали религиозно-нравственные регуляторы общественной жизни, иногда даже совсем по-христиански относясь к народу как объекту своей власти. Теперь же этого почти нет, и здесь – кульминационный момент современной российской трагедии, ее нерв и доминанта. Власть кесаря, оторванная от веры, плодит смуту в умах и грозит катастрофическими последствиями. В странах протестантской традиции научились противостоять амбициям власти, но растеряли при этом любовь не только к дальнему, но и к ближнему, а значит, почти потеряли и христианскую веру, заменив ее новым культом, имеющим мало общего с оригиналом. Мы же пока только спрятали свою веру в дальний угол душевного чулана, как старую одинокую лыжу, которая, быть может, еще пригодится.   
***
…В философских пущах всякой живности хватает. Есть львы, сытно наслаждающиеся своим авторитетом и позволяющие всякой мелочи, не претендующей на их добычу, копошиться вокруг. В изобилии водятся шакалы и гиены, питающиеся чужими идеями. Птицы высокого полета летают где-то в облаках, никем не замечаемые. Зайцы и кролики насиживают теплые места в укромных зарослях. Кровожадные пантеры атакуют цель и исчезают в никуда, не оставляя после себя никакого следа. Но больше всех – зуброзавров. Упертые и ничем не пробиваемые, они бодают все, что шевелится и проявляет хоть малейшую активность, с ними не согласованную. Разгребая копытами землю, уничтожают всякую философскую поросль, питаясь перепревшими желудями, из которых дубы так и не выросли. А пущи редеют и пустеют, и даже львы мигрируют в поисках более сытной и безопасной среды обитания.
***
…Чтобы знать, нужно верить, в том числе и в опыт других, т. е. – доверять… В одном лесу весело резвилась белка. Но вот, не рассчитав траекторию головокружительного полета, она упала в банку с зеленой краской. Несмотря на невольную мимикрию, белка была замечена, и слух о ней разнесся среди местных жителей. Однако нашелся неверующий, непреклонно настаивающий на том, что такого не может быть никогда и в доказательство вырубивший весь лес. Зеленая белка, собрав скромные пожитки, под прикрытием густой сочно-зеленой травы убежала в далекие дали, и только синяя птица в небесно-маскирующей синеве видела это. Недоверчивое знание восторжествовало, а неверующий взялся за доказательство нелепости представлений о белках вообще, поскольку в пределах прямой видимости их уже не наблюдалось.
***
…Несколько поторопились ученые мужи с определением рода человеческого: «homo sapiens». По итогам своего развития, будем надеяться неокончательным, род этот оказался не вполне сапиенс, и в чем-то даже очень далеким от homoнистичности. Единственное, чего у человека не отнять – это его веры. Причем самой разной, порой диковинной и причудливой. И если даже мы на публике утверждаем свое неверие, тут же спешим содержательно его наполнить идолами – саморазвивающейся материей, вселенским разумом, эманирующим абсолютом. Мы можем быть ближе к Предмету веры или же дальше от него, но Его наличие для нас необходимо, хотя бы в целях собственного жизненного смыслополагания. Так может быть, все-таки лучше будет «credulus populus» – верящий человек, или даже «natura fidelis» – от природы верующий?   
***
…Минотавр – глубоко несчастное создание. Угораздило его родиться с бычьей головой. Девушки от него разбегались, а телки были не интересны. Да еще и в лабиринте заперли, для устрашения местных и приезжих. Как же ему было реагировать на редких встречных, тоже по-своему несчастных – в ножки кланяться? Ведь они не корзины с едой ему несли, а все норовили мечом тыкнуть. И еще не учили его никогда и ничему, не воспитывали. При отсутствии же человеческой заботы поневоле замычишь, забыкуешь… Когда любовь в обществе становится дефицитом, в нем в изобилии возникают бычки-минотаврики и во вполне человеческом обличье, однако такие же кровожадные, даже если в галстуках и при портфелях.

Философ резко встряхнул головой, сосредоточился и поспешил по своим неотложным делам.......................................................∞