Чужая нация
рассказы, очерки, эссе
В книгу вошли наблюдения за жизнью славянской эмиграции во Франции.

«Пусть Отчизну покину,
Лишу себя друга и сверстника.
Не увижу родных
и любимую сладкоречивую.
Но и в небе чужбины
Звезда моей Родины светится
Только ей я поведаю
Тайну страданий честную».
Николай Бараташвили
БЕЛАЯ ПАНИ
1. ПЯТЬ ФРАНКОВ
Возле булочной сидел нищий. На улице был декабрь, как обычно в этих краях, без снега, с дождём и ветром. Сидящему было на вид от силы тридцать лет. Яркие, блестящие глаза его говорили о происпанском происхождении. Как и его чёрные кудри, давно не видевшие щётку для волос. Он сидел на асфальте в дырявых бермудах и шлёпанцах на босу ногу. В руках держал табличку, где было написано «Дайте 5 франков!». Причём об этих нужных ему пяти франках он часто выкрикивал в лицо людям, проходящим мимо.
В своём белом кашемировом пальто с капюшоном, я, видимо, показалась ему самой булочницей, возле магазина которой он сидел. Перед этим я сама туда зашла, полюбоваться всевозможными пирожными
Свет яркий, тепло и запахи магазина напоминали о доме далёком и потерянном навсегда. Пересчитав свои сантимы, решила хлеб в булочной не покупать, а взять его в супермаркете, это дешевле. Раз так, смогу дать нищему все зелёно-жёлтые сантимы, оставлю себе два с половиной франка на худенький французский багет. Весит он 250 грамм, значит, мне и дочери хватит на целый день.
Подавать нищим всегда стыдно и больно. Стыд¬но, что они уже дошли до состояния просить. Больно смотреть им в глаза. Ведь это чей-то ребёнок, и у него где-то есть мать. Каково ей знать, что сын просит по¬даяние.
Быстро положила в протянутую ладонь нищего все свои сантимы и повернулась, чтобы уйти. Вроде убегала от этой бедности, хотя с мыслей о ней всегда на¬чинался день, в тревоге за дочь, как выжить в чужой стране. Гнала эти мысли от себя малыми и большими заботами, чтобы не думать, не съехать в депрессию.
…Вдруг кто-то задышал в затылок, потянул за капюшон. Это был нищий, который быстро положил в него все мои сантимы, и сказал сердито:
– Я же просил пять франков!
Ушла, ничего ему не ответив. Дома, пересчитав сантимы, вынутые из капюшона, увидела, что их было на два франка. Если найду дома 50 сантимов, значит, хватит на хлеб ещё на один день...

2. КОРНИШОНЧИКИ
В самом дешевом продуктовом магазине народу было мало. Пустовали места на трёх кассах, одна продавец-кассир справлялась возле ползущей серой лен¬ты, по которой ехали к ней продукты. Между секциями, где был выставлен товар, ходил негр с печальным лицом, но одетый очень чисто.
Редкие покупатели неслись быстро со своими тележками, набирали необходимое заученно. Знали свой магазин.
А негр всё ходил и ходил, останавливаясь подолгу перед полками, смотрел на цены и шёл дальше. По его печальному лицу не проплывало никаких эмоций. Порой он пристально вглядывался в лица людей, ища в них человеческое сочувствие, интерес, понимание. Но его взгляд оставался без ответа. И он дальше продолжал ходить по небольшому магазину.
За его грустью мне вдруг увиделись африканские степи с палящим солнцем, его соплеменники, полуобнаженные, босые. Глаза их были весёлыми, они находились среди таких же собратьев. Родная земля грела голые ступни, а солнце жгло плечи и их головы с курчавыми волосами. Запах близкой пустыни, её душное дыхание не пугали их. Наоборот, резкие крики животных, птиц ободряли их. Они не одни, вокруг них жизнь, которую они хорошо знали...
Негр же стоял перед полкой с солениями и смотрел на крошечные огурчики, законсервированные в уксусе...
Спустя несколько дней, я снова попала в этот магазин. Печального негра не было. Подойдя к полке с печеньем, я увидела за уложенными пачками открытую баночку с огурчиками. Не хватало в ней несколько корнишончиков.
Отвинчивающаяся крышка лежала аккуратно рядом...
3. МАКДОНАЛЬДС
Дети любят «Макдональдс» из-за того, что это – ресторан для них. Там царит тёплая атмосфера детства и праздника. Обслуживание быстрое, уважительное отношение ко всем клиентам всех возрастов. Картошка во фритюре. К ней в придачу – тёплая и пушистая булочка, в которую этажами наложено то, что любят дети. Плоский ломтик мяса, сыр, листик салата, майонез, кетчуп. Не долго думали учредители «макдональдсов». Всё гениальное очень просто. Стоит только заглянуть в любой холодильник, все ингредиенты под рукой, сведи их в систему– это и есть их ресторан.
Своей дочери я периодически устраиваю выход туда в обмен на хорошие результаты в учёбе или по поводу окончания учебного года. Отказа никогда не бывает, наоборот – сияющие глаза – Праздник! Ну и цены там по карману любой семье.
Мы сидим вдвоём за столиком. Дочь смакует каждый ломтик хрустящей картошки вытягивая её из бумажной коробочки. Раскрывает широко рот на саму булочку и в блаженстве закрывает глаза откусывая. Я радуюсь, глядя на её радость.
За наш столик подсаживается мужчина лет тридцати пяти, с красивыми чертами лица. Ему приносят только одно мороженое, микроскопический стаканчик в 50 граммов, и он пластмассовой ложечкой аккуратно берёт оттуда содержимое. Разговаривает он сам с собой.
– Как я обожаю мороженое! – приходится мне рядом, согласно кивнуть головой, что да, мороженое вещь хорошая, на десерт. Его обувь вобрала всю пыль Франции, если не всей планеты... краем глаза отметила себе.
– Скажите, пожалуйста, который час?– вежливо обратился ко мне сосед по столику. Бросила взгляд на свои часы на руке и на огромные, висящие в зале:
– Двенадцать часов дня, – ответила ему.
– Ах, Боже мой, как я глуп, не увидел рядом на стене, беспокою вас.
Мы тихо переговариваемся с дочкой по-русски. Мужчина не реагирует на музыку нашей речи. Он продолжает счастливо крутить головой во все стороны, улыбается и все так же говорит сам с собой. Его ярко-синие глаза, такие чистые и нормальные, излучают любовь ко всем.
«Ещё неизвестно, кто сумасшедший в этом мире», – подумалось мне. Кто его сделал сумасшедшим и бедным, или сначала бедным, а потом сумасшедшим?
Нам пора уходить. Я стала перебирать в моей сумочке без надобности бумаги и вроде нечаянно положила на сидение рядом 50 франков. Мужчина затих.
– Извините, нам пора домой, – поднялась я, чтобы выйти.
– Да, пожалуйста, – встал он, пропуская нас к выходу.
Подать милостыню тоже надо уметь. При этом не унизить человека больше, чем его уже унизило общество.
4. БЕЛАЯ ПАНИ
Мне довелось стать студенткой, когда молодые заканчивали ими быть. К этому времени имела уже шестилетнюю дочь и четырехлетнего сына. Однако жажда учиться, познавать, каждое первое сентября, выжимала слёзы из глаз. Но если человек чего-то очень сильно хочет, он сможет реализовать свою мечту.
Я стала студенткой в двадцать семь лет. На курсе нас было двести человек. Сессии проходили и весело, и с нервами одновременно. Вечерами, в общежитии, мы собирались вместе. Однажды в нашу комнату зашла девушка из Львова. Вуз наш был в Москве, русскоговорящая публика и я с радостью кинулась к ней поговорить по-украински. Девушка не привыкла к такому быстрому контакту. По натуре она была из молчаливых, верующих людей. Это было видно и в её кротком взгляде, манере мягко и тихо говорить. Не знаю, куда она делась потом, – до конца пятого курса больше её не видела...
Девушка долго и завороженно смотрела именно на меня, потом произнесла, тихо выдохнув из себя:
– Била Пани.
– Почему именно белая панна? – переспросила её
– Мне трудно вам ответить, это надо чувствовать. Есть много людей разных, маленьких и больших, светловолосых и чернявых, но вы – Била Пани, не забывайте об этом никогда...
...Перевернём страницы жизни, длиною в 20 лет. Мы ведь находимся не в романе, а всего-навсего в небольшом рассказе.
Бульвар небольшого французского городка. Снова – я.
Подхожу к магазину. Возле него, по обыкновению, стоит нищий. Рядом с ним – пожилой француз, готовый дать монету, читает ему мораль по этому поводу. Слышу отрывок фразы:
– ...Я готов дать деньги, но не на пропой.
Справившись с небольшими покупками, выхожу из магазина и молча кладу в протянутую ладонь монету.
– Мадам, – слышу вслед, – вы не француженка?
– Нет, я – славянка.
– Это видно, – говорит нищий, – у вас взгляд иной.
– Какой же он, мой взгляд? – И тут он мне поведал, что в кругу нищих, в их вечерних беседах в каком-то заброшенном доме, они говорят о людях этого города, как им подают милостыню те, кто проходит мимо:
– …Так вот вас мы называем Белой Дамой...
Так «Белая Пани» догнала меня через много лет на чужбине.

МУЖ ЧЕРЕЗ БРАЧНОЕ АГЕНТСТВО
Уступив просьбам младшей дочери, которой надо¬ело видеть свою мать одну в чужой стране, записалась в бюро знакомств.
Все верят в рекламу. Так красиво было представлены в ней мужчины со всевозможными достоинствами, вот только самую малость им не хватало, – Женщины своей судьбы, как любят говорить французы. По части слов – лучших обольстителей нет в мире. Где только и научились? Может, от Казановы, в генах прорывается. Хотя, в основной массе, народ здесь малоначитанный, по нашим меркам.
Дочь, собственноручно заполнила обратный купон, обвела кружочком кандидатуры будущих претендентов. Я в душе посмеялась. Но смех был преждевременным. Через день, почта здесь работает исправно, последовал звонок от директора агентства. Голос мягкий, всепонимающий. Вот ждёт меня этот директор у себя в кабинете и, как брат родной, готов помочь. Игра была не на равных. С той стороны телефонного провода – профессионал, а с другой – ты – дилетантка. Успокоила себя тем, что приобрету опыт новый и посмотрю на публику.
Деловое свидание с директором было назначено. Второе действие развивалось уже в здании, где агентство снимало помещение. Комната была обставлена в буржуазном стиле, лепные потолки, ковёр, кресла с витыми подлокотниками и тихая музыка ниоткуда. Журнальный столик с кипой журналов «люкса», со страниц которых ослепительно улыбались женщины, подавая липовую надежду о жизни без проблем, наполненную круизами. Стоит только заработать не¬много денег, и ты в состоянии подарить себе этот рай на палубе. Там тебе будут подносить экзотические коктейли, ты будешь покрываться медовым загаром, и вот-вот на подходе появится прекрасный принц. Но отчего-то, по словам одной французской актрисы, их лица не идут в унисон с их кошельками.
Я уже вошла в роль игрока, т. е. собирателя темы и информации. Директор начал разговор с рекламы самого себя и своего офиса. Делом этим занимается уже 25 лет, его агентство зарегистрировано в национальном справочнике. И жену себе нашёл здесь же. Счастлив безмерно, и вам этого желает. Сидишь, слушаешь и забываешь, что всё в его монологе проработано, и должно приносить деньги. Отдаёшь себе отчёт, что уже лет семь не разговаривала с умным и интересным мужчиной. Есть оказывается и здесь, только спрятаны по домашним сейфам.
Встречи с кандидатами происходят по месту твое¬го жительства. Получаешь анкету, где указан возраст,
адрес и телефон, ряд его хобби, описание внешности. Твоя задача позвонить ему и назначить встречу (?). У него, к этому времени уже тоже есть твоя анкета. Даме совет из уст директора:
– Звоните сами, не ждите звонка, а то наши бедные мужчины, пришибленные женской эмансипацией, сидят тихонько и ждут, когда их женщина выберет.
Ничего себе, думаешь, дома женихов было, – хоть через окно выбрасывай, а тут, – посреди Европы, – маячь одинокой чайкой на пирсе, ещё и звони сама. Вспомнилось, как в одном кафе на вокзале, в ожидании поезда, за соседним столиком двое мужчин глазки начали строить. Не выдержали и подошли с вопросом глупым:
– Что вы думаете о французских мужчинах?
Ответила спокойно: – ничего хорошего. Их как ветром сдуло.
Первая встреча с кандидатом, сотрудником банка, проходила в уютном кафе моего города, куда потенциальный жених приехал за семьдесят километров. Мне уже в первые 30 минут надоело давать интервью о моей личной жизни. Мы давно выпили кофе, и мужчина пару раз ретировался в туалет (тут народ без комплексов). Приехал из отпуска, поменял воду, питание и, видите ли, расстройство – «грипп желудочный», как здесь говорят. Встреча затягивалась и начала меня тяготить. А кандидат, похоже, чувствовал себя, как в национальной библиотеке. Уж слишком я интересно реагировала, выдавала энциклопедическую информацию.
– Надо же, такой грамотный народ эти славяне, – это вслух.
«И откуда это у них с их бедностью?» – судя по взгляду, уже про себя.
Похоже было, что этот сотрудник банка, сжатый расчётами и цифрами целый день, с удовольствием отдыхал в обществе дамы экзотической. Для него это был выход в свет по-своему. Однако между нами не проскакивала искра. Мы расстались дружески, пожелав друг другу удачи.
Второй кандидат поразил своим внешним видом. Рост 165 см и весом этак больше ста килограмм. Круглое улыбчивое лицо, короткие пальчики и красный «Форд». Коммерческий агент. Жена резко бросила после двадцати пяти лет совместной жизни, трое взрослых детей. Хотел топиться (плавать не умеет), да передумал. На меня, высокую блондинку в стиле теперешней Марины Влади, смотрел с восторгом, задрав голову, как туристы смотрят на Эйфелеву башню. Агрессии от него никакой не исходило. Наоборот, послушание и восторг. Почему бы не иметь такого друга, как Винни-Пух? И мы договорились об очередной встрече через неделю. На этот раз с посещением исторических мест. А когда места закончились, надо было переходить ко второму этапу, к которому мне совсем не хотелось переходить. На шее у Винни-Пуха висело два взрослых и безработных сына. Жил он в крошечном селе возле Тура. Я решила дать отбой. На что последовала длинная реакция торможения со стороны моего друга, который начал забрасывать меня письмами с угрозами покончить с собой. Ситуация повергла меня в тоску. Я взяла тайм-аут.
Месяца через два директор агентства направил на меня ещё одну кандидатуру, жандарма в отставке. Жил он в селе, как здесь принято, возил в подарок гусиные яйца, которые невозможно было выковырять из скорлупы, такие жирные. Возрастом и статью был неплох, но ограничен до предела:
– Я звонил, не было видно на факсе след от моего звонка (?!).
Всё ясно, видимо, стоял на перекрёстке, в бюро к своим не заходил, так и оставила его стоять на таком ему знакомом перекрёстке.
Пора было подводить черту.
Всю мою жизнь, Господь посылал мужчин – незаконченных игреков (Y), которые плохо стояли на одной своей ноге. А мне, женщине – иксу (Х), надо было накладываться на Y, как на амбразуру дзота. Поневоле станешь феминисткой по взглядам.
Угасала надежда в душе обрести рамочку, хоть овальную, хоть квадратную, в виде мужа, бьющегося на баррикадах жизни, защищающего тебя. Пришлось стать сильной. Выбрать рамочку шестиугольную, по контуру Франции. Много простора в ней, но бои везде прямые для эмигрантки. За место под солнцем, за младшую дочь, за старших детей, которые вдруг очутились в разных странах – Украине и России. Долг. От такой картины, если её описать неподготовленному французу, у него мороз по коже пойдёт из-за страха, что его приставят в сопровождающие. Тянуть этот иностранный воз ему обеспечено.
Так что, мои дорогие соотечественницы, милые и красивые, образованные, духовно богатые, обладающие вкусом, если имеете силы больше моих, рискуйте с западными мужьями.
Мой же долг во всей этой истории – светить издалека, мигать об опасности с чужого берега.

ВЕНОК ТЕРНОВЫЙ
Приходит в жизни такой момент, я называю его возрастом революций, когда не можешь больше жить как прежде, задыхаешься и не видишь своего пути. Теряешь смысл набирания высоты. Тогда и приходит решение всё изменить в своей судьбе. Французы этот кризис называют «полуденным демоном».
Двадцать лет тому назад самолёт из Борисполя взял курс на Париж, где меня ожидала неизвестность. Из нашей страны эмигрируют навсегда. Трудно представить тысячи французов, которые оставляют свою родину в поисках новой земли. За нашей же спиной, занавес падает мгновенно, ударив по всем струнам души. Больше никогда мы не будем прежними, вернее, не будет прежней жизни. Это феномен долгого исследования, скажу вам, исходя из своего опыта.
Но сейчас мне хочется написать об eврейской эмиграции, волной поднявшейся в 90-е годы прошлого века. Тогда опустевали даже многоэтажки, а мы, оставшиеся дома, наверное, не представляли страдания этого народа в закрытой нашей системе, где они были вечными изгоями на нашей земле, прежде чем найти, наконец, свою, под названием Израиль. Землю, которая благодаря их умелым рукам превратится в дивный оазис на другом континенте, в окружении беснующегося терроризма.
У меня было много друзей евреев. И никто из них не причинил мне зла. Они всматривались в меня через свою мудрую генетическую память и умели дружить.
Помню кудрявого и черноволосого поэта Марка Вейцмана, он работал в школе, где я училась, преподавателем. На собрание областной писательской организации как-то принёс свои светлые и радостные стихи о детях. Перед всеми собравшимися стоял интеллигент, понимающий всё – не излучающий агрессию и слушал жесткие советы старейшин литературы. Приходила ли кому из них мысль в голову, что писателя нельзя научить ремеслу? Это от Бога, ты один в поле воин перед чистым листом бумаги. Мне было стыдно быть свидетелем такого разбирательства. Потом я стану одиночкой, избегающей все группировки богемные.
Пройдёт десять лет с моего отъезда во Францию, и незнакомый мне композитор, Михаил Бендиков, напишет великолепную музыку на мои стихи, а его красавица жена, Светлана, обладающая редчайшим колоратурным сопрано с широким диапазоном в три октавы, будет петь эту песню. Но узнаю об этом я ещё через десять лет. Мы найдёмся, познакомимся, и билет в гости к ним уже лежит в моём письменном столе.
Эмиграция для Михаила и его семьи начнётся в 2000 году. В середине этого отсчётного в новый век года из порта в Одессе уходил корабль в сторону Израиля, с моими, тогда ещё не встреченными, друзьями.
Михаил плакал, глядя на удаляющиеся берега Украины, где прошла вся его жизнь до сорока пяти лет. Где с фронта Отечественной войны не вернулся ни один из мужчин его рода, где мать не научила его языку их народа, ибо, как все, несла колючий терновый венок их нации и желала детям своим судьбу более спокойную в рамках закона страны их обитания. И вот пришёл черёд этим красивым и талантливым людям, композитору и певице с двумя их сыновьями, уплывать тоже в неизвестное. Не имея в Израиле родственников, не зная иврит и многого из «не», которые им придётся решать уже по ходу на новом месте, они всё-таки решились. Умолчим о том, что от добра добра не ищут.
Листаю страницы «Иерусалимского журнала», очень солидного издания русскоязычных писателей Израиля и нахожу, к великой своей радости, стихи Марка Вейцмана, о котором писала выше:
–… Плюс крамольная тяга – собрать рюкзачок,
Пробудиться поближе к восходу.
Пришпандорить к штормовке дурацкий значок,
Отодвинуть засовы – и ходу!
Это пишет зрелый поэт, переживший многое, тоскующий по тишине для творчества, желающий сбросить оковы быта и уйти туда, где поэту дышится легко, в мир путника-созерцателя.
Хочется сказать моим друзьям, не беда, большой возраст нам принёс большую свободу. Мы имеем привилегию сказать, когда мы хотим, «да» или «нет». Это дорогого стоит.
Наверное, Господь потому и привёл их всех, оставшихся в живых, на Святую землю, к себе домой. Заслужили, значит, заработали, учитывая, какую цену заплатил их народ на протяжении всей истории. Погромы, сожжение храмов, набеги казаков, уничтожение целых семей, расселение народа и Холокост. Однако их культура выжила. Традиции, передаваемые через Тору и Талмуд, помогли народу осуществить предназначенную ему судьбу. Я любуюсь ими издалека и думаю, что не зря Моисей водил свой народ по пустыне сорок лет, пока не умер последний, помнящий рабство. Они ходили в терновых венках, как и их предки, на всех землях расселения. По прибытии в Израиль, венки исчезали с их голов.
Главное у творческих людей, не тяжёлый наш путь, а то, что мы носим в себе, то что становится потом книгой, стихотворением, музыкой. Только после точки в конце начинает звучать талант. И вспоминается дальше, из прочитанного когда-то: не сетуй на судьбу, все мы изгнанники. То, что мы имеем, всего лишь временное пристанище перед возвратом в дом Отца. Вы уже пришли на вашу землю, а я пока продолжаю парить над Парижем, как на картине Марка Шагала. Подальше от людей, поближе к небу…
За эмиграцию цена заплачена.
Быть свободной, означает писать стихи на украинском, прозу на русском и говорить по-французски.

ИСКРЕННЕ О НОСТАЛЬГИИ
Ностальгия – болезнь души. Хотя вы не встретите описание её в медицинской энциклопедии. Слишком уж она неуловима, бесконечно меняющая свою форму. Вы можете часами лежать в тёмной комнате, перебирая мысленно прошлое, или плакать от знакомых мелодий, прорывающихся по радио сюда, в зарубежье. Вам не хочется ничего, оставаться бы в одиночестве, в этой тёмной тишине. Внешне хорошо обставленный быт, сервис, чистота городов, мелькают перед вами, как в кино. Вы вглядываетесь в лица прохожих, но так и не видите, что представляют собой эти люди, говорящие на чужом языке. Их улыбки не радуют вас, их дела вам не знакомы. Надо встрепенуться, пытаться проникнуть в новую среду, найти себя в ней. А у вас нет на это сил. Всё заполнила бездействующая ностальгия.
Я человек с верой. Для разговора с Богом, мне не нужна компания таких же верующих, или чужая церковь. Я Его понимаю как Всевышний Разум, создавший всё на этой земле. В определённой оболочке Он помещает нас в среду обитания и позволяет нам в ней развиваться. Одним словом, жить! Главное у нас, это – Дух и душа – наша личность. И только через них проявлена индивидуальность.
И вдруг, так случилось, что оболочка наша и мы вместе с ней переместились в пространстве, поменяли страну обитания. А эта ситуация не была предусмотрена. Нам только на всякий случай был дан физический допуск, как у стали на расширение. Мы сами должны идти ощупью к гармонии между душой своей и телом. Барьером этому встаёт ностальгия. Всё зависит от нас, справимся ли мы с ней. Изыщем, как этого достичь? Или она нас победит. В этой борьбе нет пощады.
Чего же мы переживаем за разлуку, совершив ее, так страдаем вдали от Родины? Наверное, корни переживаний уходят далеко в наше детство и в наш менталитет.
Американский ребёнок, начиная говорить, чаще всего упоминает слово «деньги». Французский ребенок любит удовольствия. Привычные слова его обихода: – это красиво, это вкусно. Гурманы в еде, они становятся гурманами и по части удовольствий.
Японский ребёнок – сначала учится быть вежливым: – спасибо…, извините…, пожалуйста... Затем он начинает видеть и понимать Природу, и в своей жизни, потом, он будет учиться ей следовать, искать гармонию во всём.
У нашего, славянского, ребенка первые слова – «мама», «папа». Из этой привязанности к родным произрастает его связь с Родиной. И когда ты отрываешься от неё, тебя накрывает ностальгия. Готические стены католических церквей веют на тебя холодом. Великолепные дороги, прорезанные среди ухоженных полей, не рождают никаких ассоциаций. Даже если по этим местам в прошлом скакала со своим войском Жанна д’Арк. Это – не твои корни, – Чужбина.
Мысли американцев сконцентрированы на деньгах, французов – на удовольствиях, японцев – на познании Природы и своего места в ней. А у славянской души – на любви к своей Родине, другим богатством она не располагает.
Пройдут долгие годы, побелеют ваши виски, вы сумеете победить ностальгию. Научитесь не пускать её в душу, куда она ВНОСИТ боль. Ибо каждый раз, с возвратом этой боли, умирает частица вашей души, а этого допускать нельзя. На долгих дорогах вашей судьбы, она вам ещё понадобится.
Другой пример, я бы сказала, «от обратного», т. е. из французско-русского направления.
В далёкие тридцатые годы прошлого столетия, в семье эмигранта-поляка и одной итальянки здесь, во Франции, родилась дочь, которую назвали Маринетта. Вскорости что-то разладилось между супругами, и отец, по своим убеждениям коммунист, выехал в Россию, прихватив с собой дочь. Далее его смыло волной репрессий, а девочка попала в интернат. С годами она полностью забыла французский язык. Для удобства заполнения документов, администрация назвала её Мариной. Из девочки она превратилась в женщину, обосновалась с мужем на Кубани в одной из станиц, имела детей, внуков, вышла на пенсию. И, уже будучи свободной от дел, гонимая нищенской пенсией в развалившейся стране, начала обивать пороги французского посольства в Москве. Там, естественно, на неё смотрели странно, приехала какая-то кубанская пенсионерка и настаивает на въезде во Францию, потому что она родилась на этой земле. А у французов есть «право территории», закон такой. Вот на это и напирала наша пенсионерка.
К счастью или к несчастью (на этот вопрос ответит только время), попалась она на глаза в Москве одной переводчице, живущей во Франции. И та с душой взялась помогать Маринетте. Шум дошёл до французского телевидения. И Маринетта наконец-то приехала во Францию по гостевой визе. А когда телевидение во второй раз развернуло на неё камеры, Маринетта получила французский паспорт. Не у одного эмигранта ходил мороз по спине от этой истории. Ибо французы видят одну сторону медали, а мы сразу две. Ведь французов можно поднять за красивую идею один раз. Но далее у Маринетты пойдут проблемы личного плана. Как ввезти затем собственного мужа в пенсионном возрасте, получить квартиру, выучить язык. И тут, уставший от своих проблем народ, кинется врассыпную. Здесь совсем не стыдно сказать:
– Извините, но это ваши проблемы.
Привычной славянской кучкой ЗДЕСЬ на баррикады не побежишь. Не любит местный народ отдавать кому-то своё время, я уже не говорю – деньги.
По части въезда кубанского мужа, может и удастся решить вопрос. Но что этому простому мужчине Франция? Пожить месяц-другой может и интересно. По вопросу ввоза детей полностью закрыто всё. С собой можно ввозить только несовершеннолетних. А у Маринетты уже внуки пошли. Пенсия? Это дело ещё сложнее. Чтобы её получить обыкновенному французу надо проработать здесь сорок два года. Остаётся реальным только пособие по старости, с которым не разгонишься, будешь считать каждую копейку, как считал её дома. И главное– общение, с кем и как? Вакуум для пожилых людей. Круг замкнётся. И ностальгия, гнавшая эту женщину в страну, где она родилась, обернётся трагедией.
Я оставляю сюжет с Маринеттой на ваше размышление. Так же, как и её саму, держащую в руках малиновый паспорт. Вряд ли она вернёт утерянное. Древние говорили: никогда не возвращайся!
Далеко от Франции остались её дети, внуки, дом, жизнь длиною в 60 лет. Впереди старость и болезни, которые могут унести последние силы.
...Дерево не совершает ошибок. Его маленькое семечко вначале может носить ветер, мочить дождь. Куда оно упало, там и прорастёт, там ему будет удобно и привычно. Попробуйте перенести большое дерево с глубокими корнями в другую среду, на ваш взгляд, более удобную. Погибнет, и если выживет, то только наполовину, какой-то парой веток, остальные усохнут.
Ошибки, как ни странно, совершают люди, обладающие разумом. И тут, мы в большом проигрыше перед Природой. Она, оказывается, мудрее нас. Только надо научиться её слышать и понимать. Тогда, совершенно искренне уверяю вас, не нужен будет наш разговор о ностальгии.

ИВА НЕПЛАКУЧАЯ
Дерево убило молнией. Позвонил мне на работу муж за семьсот километров от дома:
– Нет твоей «подружки», убило во время грозы.
Я, среди речи французской в бюро, обложенная техническими переводами и завистью коллег (эмигрантка с работой, большая редкость) отметила себе: всё. Конец нашей семейной жизни с ним, предпосылки уже сложились. А теперь этот сигнал от природы.
– Нет моей плакучей ивы!
Через год мы подали на развод. Весной того года, пустила ива с боковых почек новые гибкие ветки. Значит, выживу и я. Это уже себе в успокоение. А корень в земле, теперь уже французской, будет питать опалённое дерево соками.
И наступило когда-то утро. Проснувшись, может, впервые за всё время, почувствовала покой, тишину, расслабилась.
«Как у себя дома», – подумалось. Новая страна стала им. Ива тоже, не менее сильная, шумит удлинённым блестящим листом, радуется жизни.
Доходят отголоски от знакомых, а думалось – друзей. Оставила страну в ответственный момент! По- моему, все моменты в жизни страны ответственные. Для меня уже давно стало правилом: не важно, как в бой попал, важно, как из него вышел. А выйти надо было победителем. Так учил отец. И потом, никто меня дома не выбирал президентом, несущим ответственность за страну. А несут её по-разному, победителями тяжело кого-либо назвать.
На работе дома у меня начальник был. Тяжело вначале притирались. Любила своё дело, а вдруг – случайный человек? Нет. Повезло. Честный оказался и творческий, к тому же. Во время моего отъезда взял много ударов на себя. Вызывали его на «ковёр», как это «проморгал» номенклатурную единицу? Ишь, куда замахнулась, прямо на Париж! Чего дома не хватало?
Всё по привычке, – отголосок тридцать шестого года. Всем до всех дело есть. Страх в генах, – провинция моя дорогая!
А начальник в ответ им (режиссёр, не удивишь сюжетами из жизни):
– Вы что-то имеете против интернациональных браков? На дворе перестройка, кстати. В ответ – немая пауза... Перестали бомбить крейсер в своей гавани.
Подруга, талантливая журналистка, что ни слово – то образ, картина, обняла на Киевском вокзале и сказала:
– Ива ты наша. Тянули тебя за ветки к земле, топтали ветки твои, обрывали их со свистом. А ты, разогнулась последним усилием, все разлетелись в стороны. И свои, и чужие. Свети нам оттуда, словом правдивым, характером сильным. И тем, к которым едешь, на том берегу, покажи нашу силу славянскую.
Уезжала, всех любя и жалея, мучаясь угрызениями совести. Оставляла тех, кого любила больше всего, отца, старших детей. Невозможно их взять с собой, совершеннолетние. У них своя судьба и дорога, и не всегда она похожа на судьбу матери.
Очутилась в чужой стае невиданных ранее птиц. Им всё равно, какая ты. Ходят, любуются только своими перьями. Тишина.
На чужом берегу тоже задают вопросы, – рассказываешь. И о пути, и об испытаниях, и о народе своём. Слушают внимательно. Энергию тянут. Примеряют судьбу твою на себя, не примеряется. А потом, как с моста в реку:
– А вы не хотите вернуться назад?
Иными словами, чего тебе такой богатой на культуру и историю тут делать? Ничего не поняли. Начинай сначала. Что путь есть – только вперёд. Что гражданство – дело мучительного выбора. Решился – нет хода назад. Стоять в двух реках невозможно.
Не все могут купить остров в океане и сидеть там робинзонами. Пошёл дождь – прячься в шалаше. Светит солнце – рви бананы, лови рыбу. Такая простая жизнь уже не существует. Некогда нам ивой плакать. Путь продолжается. Тяжёлый, непредвиденный. Чужбина испытывает на прочность каждый день.
А тишина и покой, существуют в том Царствии, куда живых не пускают. А когда пустят, мы уже ни на что повлиять не сможем.

ВЫЙТИ ЗАМУЖ ЗА ИНОСТРАНЦА
Знаю, чужой опыт не работает в нашей жизни. Это не моё высказывание. Знали об этом ещё древние философы. И всё же надеюсь, мой голос издалека, наблюдения за жизнью в Европе, помогут нашим девушкам и женщинам сделать меньше ошибок в их личной жизни. Уж очень много развелось бюро, агентств, клубов знакомств, куда идут наши красивые славянки, как на рынок, предлагая свою молодость, дипломы неизвестным иностранцам.
Славянская душа верит в чудеса, алые паруса, принцев, любовь с первого взгляда. Нам, как и всем женщинам в мире, хочется заботливого мужа, обустроенного быта, взаимопонимания. Но, смею вас заверить, по части зарубежных мужей, это – лотерея, покупка мечты на некоторое время, а далее, неминуемое разочарование, даже падение, иногда невозможность вернуться домой. В силу исторических, трагических обстоятельств, славянская душа развивалась вглубь. Европеец, в силу более благоприятных внешних условий, развивается вширь. И наша духовность никогда не приклеится к их практицизму, хотя мы порой искренне того желаем. Что ищут иностранцы в наших женщинах? Наши достоинства играют против нас. Это – терпение, умение жертвовать многим ради детей, семьи. Бережливость и хозяйственность, мы семиделки, мало просим. Для иностранцев мы – удобны, дёшевы, красивы, экзотичны, свежи, доверчивы, наивны. Мечта каждого мужчины – иметь такое солнце в доме. Но, повторяю, в Европе давным-давно царит индивидуализм, эгоизм. Нас покупают для себя, но не для того, чтобы дать нам свободу, интересную жизнь. И тут обязательно про¬исходит обвал, крушение надежд. Оказывается, мы бедны, но образованы. Из нашей большой страны мы привыкли глобально видеть мир. Путешествия тут так не манят их, как нас. Ибо не отнята возможность пересекать границы, были бы деньги. Мы же раньше были закрыты от всего мира, приходилось удовлетворять свой интерес, знакомясь с культурой, историей других стран благодаря книгам. Парадоксально для них, но наш народ действительно имеет более широкий кругозор, чем европейцы.
Не хочется быть этаким всезнающим пророком. Но факт отъезда – палка о двух концах. Или ты перескочишь все баррикады и начнёшь задыхаться от ностальгии в свободной Европе, или останешься страдать дома, со своей страной, народом и родом. Интересен и необычен только путь от одного конца к другому. Никто не останавливается посредине. Если начал путь, его надо пройти.
Я знала одну соотечественницу, преподавателя французского языка из Санкт-Петербурга, которую даже свой богатый жизненный опыт не спас в свое время от личной ошибки. Она поскользнулась на самом обыкновенном обмане обыкновенного француза. Вышла замуж в своём родном городе. Француз был нищим, живущим на пособии, но рассказывал о себе легенды. Таким образом, он получил прибавку к своему пособию, жену и её сына-студента, иждивенцами. Но пособие – это минимум миниморум. Француженку за безработного не заманишь замуж. Моя знакомая, оставив пятикомнатную родительскую квартиру на Васильевском острове, приехала сюда. Приятель её мужа дал ключи от старого, полуразрушенного здания в Пуатье, которое стало их начальной обителью. Без отопления, горячей воды, телефона и электроэнергии. О работе по диплому нечего было и мечтать. Знакомая подрабатывала переводами, организовывала некоторое время выставки художников русских. В итоге через пять лет развелась, получила государственную квартиру и всеми силами подпирала сына. Смерть от лейкемии настигла её на седьмом году эмиграции. Франция не принесла ей ожидаемого счастья. Чтобы не утруждать сынами расходами по похоронам, при полном сознании, попросила свою французскую подругу похоронить её в маленьком селе, по месту жительства этой подруги. Лежит теперь там моя знакомая одна – своя среди чужих.
Мы говорим часто об Апокалипсисе, цунами, землетрясениях и других катастрофах, одним словом, о конце света. Я уверена, что речь идет не о физическом конце нашей планеты, а о конце одного менталитета и рождении нового. То, что переживают наши люди сейчас – процесс очень болезненный и печальный. Перед нами опять длинный путь создания нового государства. Сменится несколько поколений, пока построится новое, сейчас обозначенное смутно.
Я глубоко верю в наш народ, его силу, мужество. Вот только спешить не надо уезжать. Заморский дядя нам не построит ни рай, ни новое общество. Он может только переносить свои примеры на новую почву. Нет гарантий того, что вырастет похожий на них плод. Мы другие, но это не значит, что наш плод хуже – никого не надо гвоздить к стене чувством патриотизма. Непонятное, необъяснимое притяжение славян к своим корням, земле рождается вместе с нами.
Но если уж так получилось, и вас унесло в шумное море жизни за рубеж, где вы чувствуете себя одинокими пловцами в Нью-Йорке или Париже, я сочувствую вам. Ибо меня тоже болтает в этом море чужой культуры и языка. Вы будете мечтать о возвращении всю оставшуюся жизнь, но уже не сможете быть счастливым там, где родились. Вас будет носить между этими двумя водами, берегами. И дай вам Бог силы и мужества доплыть до заветного берега своей мечты, реализованного и высказанного, до конца творчества или большой любви, свободы и благополучия.

ВСЁ ХОРОШО,
ПРЕКРАСНАЯ МАРКИЗА
На Францию, в рождественскую ночь 2000 года налетел ураган. Ветер, со скоростью двести километров в час, сметал всё на своём пути. Казалось, открылся люк неба, и оттуда падала стена воды. Девять секунд, и взрослому человеку её уже по грудь. Машины, привычно стоящие возле домов, плыли в неизвестность, как корабли без возврата
Ураган шёл по пути затмения Солнца, на которое летом 1999 года люди смотрели во все глаза. Тогда Луна полностью закрыла Солнце, оставив пылающее гало вокруг него. Раздались аплодисменты и крики восторга. Стало темно, холодно, поднялся ветер. Неуютно заскребло в моей славянской душе наше чувство фатальности.
А французам ничего, радуются новому явлению, свидетелями которого они оказались. Мне вспомни¬лось из Нострадамуса: «Парижа не будет...» Вот значит, каким он может быть, Апокалипсис. Противопоставить ему ничего нельзя, только можно созерцать в состоянии шока. И видно, кто Хозяин над нами. Не парламенты разных стран с сонными депутатами (порой, правда и они переходят в рукопашный), а – Всевышний. Мы забываем об этом.
Если бы помнили, тогда танкер с нефтью, под индийским флагом, приняли бы в Гавре по сигналу беды от его капитана. Но не приняли, приказали плыть дальше, и он раскололся пополам в Атлантическом океане возле берегов Вандеи. Тридцатикилометровое пятно нефти коснулось берега во время шторма в эту рождественскую ночь.
Живые ещё птицы, облепленные вязкой чёрной массой, даже не кричали о помощи, желудки их были забиты нефтью. Они только смотрели на людей, собирающих их на берегу, с пронизывающей сердце печалью, как бы говоря: – Что же вы с нами сделали? – и, пытаясь из последних сил взмахнуть крыльями, чтобы улететь в небо, где им лучше и спокойнее, чем на земле...
Ураган испортил Рождество. Люди оставили праздничные столы и вышли на берег океана собирать птиц, отмывать их от нефти, соскребать лопатами вязкую массу с песчаных пляжей.
В Париже было мобилизовано восемнадцать тысяч пожарных, разбирать кирпичи от упавших каминов, пилить и вывозить поверженные деревья. Кадры, снятые журналистами поражали. Маленький мальчик, карабкающийся по матери вверх с криком:
– Мы все погибнем!
Откуда у ребёнка этот лексикон? Дети не знают слова «смерть».
Город успели почистить. Через пять дней ведь встреча Нового года. За шесть часов до него останавливается компьютер на Эйфелевой башне, связанный с подсветкой цифр и системой, отсчитывающей последние минуты уходящего года. А французы целуются под падающими на них искрами от фейерверка. Чем больше женщин поцелуешь в момент нового года, тем счастливей он будет. Целуются все подряд… большие дети. А я сижу и дрожу перед телевизором.
– Завалят башню, – говорю мужу. Он – инженер, ему тоже смешно.
Удивительно оптимистичный народ здесь. Дети Свободы, Демократии. Конституции, Революции. Какой ряд слов женского рода! Парламент, Президент, Закон – мужского рода, мужские игрушки. У французов врождённая аллергия на незрелые законы и решения. Не правительство плачется народу в жилетку, а народ правительству говорит, что не так. Невозможно представить Францию, тупо ждущую зарплаты долгие месяцы. Тут такой номер не пройдёт. Они хорошо знают, что любой труд должен быть оплачен, иначе выйдут на улицы все поголовно. И тогда правительству несдобровать.
Улыбаясь, слушали мои размышления французы за праздничным столом в середине Франции. У них напрочь отсутствует фатализм. Наверное, это – приобретенное. Они способны бороться! Ещё со времён их Революции и до сегодня. Этакая весёлая констатация в экстремальных ситуациях, как в песенке «Всё хорошо, прекрасная Маркиза» (фр. «Tout va très bien, Madame la Marquise»), когда у маркизы и дом сгорел уже...
Многое думается в такую ночь нового года. В прожитом веке остались войны, революции, перевороты, пути восстановления. Впереди будущее, оно – для наших детей и внуков. Много работы сделано в прошлом – хорошей и не совсем. Время прощаться с веком. Что и делали все люди голубой планеты Земля.
На далёком отсюда острове Тонга, встречают Новый год одними из первых.
Местные жители выходят на берег океана приветствовать восход Солнца. Судя по их одежде, там – лето. Высокими и слаженными голосами, без никакого дирижёра, люди поют гимн Природе, обращаясь к Солнцу о хлебе насущном. Чем проще народ, тем он красивее, гармоничней. Вдруг... перед камерой возникает «старейшина» космонавтов – Леонов. Куда только наших не заносит судьба! И «выдает» на родном языке о сюрпризе от Ельцина, – отказе от поста президента.
... А вокруг всё заполнилось буквально храмовым пением народа с острова Тонга, и им русский президент был нужен, как снег на пальму в середине тропического лета.
Далее – Сидней, с космическими постройками для Олимпийских игр. Наверное, он виден из космоса своим сиянием огней. Даже отсюда он казался городом Будущего.
Организованно, дружно идущий – Пекин. Какая дисциплина у этого народа, работоспособность! Во Франции выходцев из этой страны называют образцовыми эмигрантами.
Потом – Москва. Вот только «черкнули» камерой по печальным лицам людей...
А Покровский собор стоит, и рядом лобное место, где казнили Степана Разина и Емельяна Пугачева. Так у славян водится издавна. Слёзы и восторг, белое и чёрное, жизнь и смерть. Если это считают «славянским шармом», то скажу вам, что за него заплачено очень дорого...
Англия, по своему обыкновению делать не как все, привнесла свой взгляд на новый век. Его встречали по Гринвичу, самому точному времени мира. Более красивого фейерверка я в своей жизни не видела! Биг Бен и Темза сияли, казалось, под лучами самого солнца, так было непрерывно светло от вспышек. Королева открыла условную дверь, символизирующую новый век, и по дорожке в него вошли дети в будущее (по церемонии)...
От всего этого увиденного, Новый год входил в душу зримо, осмысленно, торжественно, со слезами, смысл которых не хотелось искать за важностью момента. Звучала в ушах песенка «Всё хорошо, прекрасная Маркиза...», и так хотелось верить в хорошее...

СВЯТАЯ РАДЕГУНДА
Мы думаем, что наша нынешняя жизнь интересна, наполнена смыслом и, вообще, – мы самые главные в этом мире. Но из далёкого прошлого к нам пробивается свет больших личностей, двигателей истории. И когда начинаем о них узнавать больше, актуальная беготня теряет смысл, тускнеет. Мы понимаем, история была не менее богата на события и личности, чем современность.
Мне повезло жить в древнейшем городе Франции – Пуатье, столице Венского департамента. Так же как и многие, бежала по жизни, не останавливаясь перед зданиями чудной и чуждой готики, особо не задумываясь об истории страны нового обитания. Жизнь гналась за мной со своими проблемами эмигрантского выживания. И однажды наступило время Тишины. Тогда вдруг стали слышны и видны пение птиц, природа, красота твоего окружения. Ностальгия отошла на второй план и вновь началась жизнь…
Вот в такой период и открылась мне история Святой Радегунды, которая считается покровительницей города Пуатье.
Началась всё далеко отсюда, на земле галлов в шестом веке. В самом Риме императора не было. Управлял император Восточной Римской империи – Византии. Из Константинополя. Алльская провинция была самой красивой и самой верной провинцией империи.
Соседи – франки и тюрингцы, редко жили в мире. В 531 году вспыхнула война. Король Клотер (Clotaire le roi merovingien) и его братья, при помощи саксов, захватили Тюрингию. Король Тюрингии – Герменфред сломлен и бежал. Страна была в огне и крови – франки не оставляли на своём пути ничего живого. Когда уничтожение утихло, солдаты обнаружили двух детей. Девочка, лет десяти, прижимала к себе перепуганного младшего брата. Детей доставили к королям-победителям. Если детей не убили, то это никак не от жалости. Таких чувств короли не знали. Но эти дети – выходцы из королевской семьи. Иметь их в заложниках могло быть выгодным делом. К тому же, маленькая принцесса обещала стать в будущем красивой девушкой.
Девочку звали Радегунда.
Жестокая ссора произошла между братьями-королями. В конечном итоге, они тянули жребий и выиграл его Клотер.
Эскорт с детьми прибыл в город Суасон (Soissons), столицу франков. Клотер больше любил виллу в Атьесе, не похожую на замок или дворец, но скорее напоминавшую провинциальное поместье римлян, где в доме богато и комфортабельно проживает хозяин в окружении прислуги, ютящейся в земляных домиках. Он имел подобные поместья во всех своих провинциях и предпочитал бывать со свитой там, нежели в скучной столице.
Резиденция, где находилась в плену Радегунда, украшенная мозаикой, фонтанами и алтарём. Радегунда не видела такой роскоши в своей Тюрингии, остающейся теперь далёким воспоминанием.
К девушке были приставлены лучшие учителя королевства. Она выучила латынь, французский, много времени провела за чтением религиозных книг. К детям относились здесь со всем вниманием. Если Клотер разругался со всеми своими братьями, то по причине того, что имел свои, иные взгляды на будущее.
Клотер отметил и ум девочки, и жажду к знаниям. Она могла стать в будущем хорошей королевой.
Радегунда погрузилась в чтение Библии и жизнеописания святых. Любовь к богу привела её к проблемам простых людей. Вокруг нее жили нищие люди. Грязь и голод были постоянными составляющими их жилищ. Дети этих несчастных смотрели зачарованными глазами на молодую и красивую принцессу, проходящую по улице. И сердце её полнилось жалостью к этим обездоленным. Очень часто она собирала бедных возле своего очага. Отмывала их от грязи, усаживала за стол и кормила всем, что смогла приберечь. Потом она обращалась к их душам, рассказывала о Боге, зачитывала тексты, которые могли помочь людям дальше нести бремя жизни. Духовное начало у неё было очень сильно. Мысли летали, не зная преград, поступки были серьёзными. Жизнь мирская её мало интересовала. Хотела полностью себя посвятить Богу.
Радегунду окружили знатные сверстницы. В этом кругу оказалось много сплетниц, завистниц, соперниц. Для них Радегунда всегда оставалась иностранкой, принцессой низвергнутой страны, и при случае ей всегда давали понять это. Ещё больше разгоралась их зависть, если видели, что Радегунда находится под покровительством самого короля. Тем более, что он овдовел и пошли упорные слухи, что Радегунда станет будущей королевой франков.
Так думал и Клотер. Утончённая, образованная, эта девушка станет прекрасной королевой, способной принимать самых знатнейших людей империи. Тот факт, что она из рода Тюрингов, даст, наконец, долгожданный мир.
Даже в ранней молодости Радегунда могла принять нужное решение, но теперь, прослыв женщиной, не имеющей страха, стала независимой в своих решениях. Узнав о намерениях короля, она убежала ночью в сопровождении нескольких слуг. Но куда можно было убежать от короля на его земле? Никто не мог её приютить. Все боялись навлечь на себя опалу Клотера. Обессилевшую от бегов, её настигли воины короля и передали своему повелителю.
Грустная Радегунда размышляла в карете: если Богу угоден этот брак, она подчинится его воле. Она подчинилась. Свадьба состоялась в столице, городе Суасоне, и двадцатилетняя Радегунда стала королевой франков. Муж её уважал, прислушивался к её советам, но при этом она оставалась верной себе. Клотер стал более уживчив со своими соседями по границе.
Брат Радегунды, опальный принц, жил рядом с сестрой. Это он должен был занять трон Тюрингии, если бы страна не была побеждена. Мечтал уехать в Константинополь, но Радегунда уговорила его остаться рядом с ней. Брат Радегунды был единственным родным человеком из их несуществующего, исчезнувшего рода.
Когда вспыхнуло восстание соседней Тюрингии, брату было 28 лет, и он возглавил мятеж. Радегунда в это время отсутствовала, она посещала монастыри, была в переписке со всеми эвеками больших городов, с Византией.
По возвращении домой, она увидела во дворе своего родного брата, убитого Клотером. На этот раз, между супругами произошёл большой скандал, имевший позже серьёзные последствия. Клотер вовсе не гордился тем, что он сделал в пылу гнева. Радегунда настаивала на своём немедленном отъезде в город Тур, чтобы молиться в уединении за грех своего мужа перед её семьей. И это обозначало конец их супружеских отношений. Клотер больше не увидит свою жену, с которой прожил уже десять лет.
Приехав в Тур, Радегунда просит епископа дать ей сан дьяконессы. Она хочет стать монахиней. Эпоха эмансипации женщин была ещё далеко. Постричь в монахини замужнюю женщину, да ещё и королеву страны, задача непосильная даже для влиятельной церкви. Но решение нашлось. Церковь зарегистрировала разрыв супругов. Естественно, Клотер узнал об этом, но на такие тонкости не обратил внимания. Он считал, что если Радегунде нужно время для траура по брату, то пусть она его получит.
В Туре Радегунда не задержалась, а двинулась дальше на Пуатье. Там она решила основать монастырь.
Клотер, ощущавший себя виноватым в гибели брата Радегунды, решил не форсировать события. Он не верил, что потерял жену навсегда. Прошло ещё несколько месяцев. Радегунда прочно стояла на идее открыть монастырь в Пуатье. Она написала письмо Клотеру с просьбой подарить ей землю.
Клотер не возражал.
Монастырь возводили очень споро. Как только строительство было завершено, церковь признала Радегунду аббатиссой этого монастыря. Она собрала девушек из богатых семей, которые хотели жизни в монастыре, отрешённой от дел мирских, заполненной трудом и молитвами.
Подтверждением тому, что бренное и мирское было чуждым Радегунде, стал тот факт, что она отдаёт роль настоятельницы монастыря другой сестре по вере, «ее наиболее близкой ученице, духовной сестре и подруге детства», оставаясь простой монахиней.
А в столице франков долгое отсутствие Радегунды уже стало тяготить Клотера. Он решил ехать забирать жену. Узнав об этом, Радегунда умоляет епископа Тура остановить Клотера любой ценой. Сёстры в монастыре обратились к молитве и посту, чтобы помочь ей. И помощь не замедлила прийти свыше. После долгой беседы Клотера с епископом, маловерящий в бога король вдруг простёрся ниц на каменном полу и пообещал в слезах и с пылом в сердце, что оставляет Радегунду в покое дальше вести свой путь. Победа Духа состоялась.
Тридцать пять лет проживёт Радегунда в монастыре безвыездно. Всю жизнь положит Богу, молитве, тяжёлому труду. Влияние её на церковь, королей и страны будет весомым и благотворным. К её слову будут прислушиваться все. Для себя Радегунда не попросит ничего. Но для веры своей, чтобы опереться на неё и жить, она мечтает получить святую реликвию Креста, того, что нёс Христос на Голгофу и на котором его распяли. Крест хранился в Вифлееме и часть его в Константинополе. Оттуда и пришёл положительный ответ. За заслуги Радегунды перед церковью – реликвия святого Креста направляется в Пуатье.
Весь монастырь переполнен счастьем и радостью от такого события. Радегунда затворилась в келье и долгие дни молится, не принимая пищи. Вера её достигла апогея. Ей явился Христос и сказал:
– Ты, самый большой бриллиант в моей короне. Сейчас ты у меня сидишь на коленях, но скоро будешь в Моём сердце!
И на каменном полу, куда ступил Христос Своей босой ногой, навечно остался отпечаток, который и сегодня мы можем видеть в церкви Святой Радегунды в Пуатье.
Впервые за долгие годы, Радегунда вышла из монастыря к воротам города, чтобы встретить святую реликвию. Даже епископ г. Пуатье, взревновав Радегунду к мировой славе на её скромном посту, уехал на это время из города. Ибо знал, попроси он эту реликвию у Византии, никогда бы не получил её. Есть разница между ним и Радегундой. Он – эвек, служитель церкви, а Радегунда – святая!
Умерла Радегунда в 587 году. Горько оплакивали её сёстры. Долго лежала она в церкви города Пуатье (которую потом назовут её именем). Множество людей прощалось с ней в течении месяца. Заботливо обкладывали травами тело святой её монахини. Но тления не было. Затем гроб закрыли и установили навечно в этой церкви на берегу реки Клан.
Монастырь Святой Радегунды находится недалеко от города Пуатье в удивительном месте, в аббатстве Святого Креста. К сожалению, реликвия – кусочек креста, подаренного Византией, исчезла в 1943-м, во время оккупации.
Кто побывает в этих местах, сразу отметит нисходящее благолепие. В монастыре монахини разрешают пожить некоторое время. Гостям позволено принимать участие в службе религиозной, разделять трапезу с ними. Шума города нет, – тишина, покой, особая энергетика.
Зачем я вам всё это рассказываю? По причине того, что вас тоже может носить море Жизни так, что не видно и берегов родных. Как удержаться на плаву? Да просто, верой и неустанной борьбой до заветной черты. Личностей, двигателей истории, жизнь нам оставила достаточно. Важно остановиться один раз, оглянуться вокруг. И выбрать их. Они, может быть, даже, совершеннее нас. Протяните руку, к ним, и вам откроется многое...

БИЛЕТ НА ФРАНЦУЗСКИЙ КОРАБЛЬ
В свои четыре года девочка уже воды не боялась. Ибо, по суровому обычаю казаков, отец её бросил в воду, и она, верная инстинкту жизни, барахталась, держалась на плаву. Так делался характер. Конечно же, отец извергом не был, если нужно, он сразу бы бросился в воду следом. Но так было в детстве с ним. Так он понимал жизнь и хотел видеть свою единственную дочь сильной и смелой. Естественно, с девочками так не поступали. Этой девочкой была я.
Вспоминаю себя в жаркий августовский день на берегу Днепра. Родители готовят лодку, чтобы плыть на остров косить траву, меня берут с собой. Отплыв несколько метров от берега, отец вдруг застывает с веслом, я начинаю плакать и приговаривать:
– Поставьте меня на мою землю!
Родители вернулись, высадили меня на берег, возле которого стоял вдали наш дом, и уплыли с односельчанами. Работа сельская не ждёт.
Я с благодарностью теперь вспоминаю это умение моих родителей слушать своего ребёнка. Росла я не битая. Но игрушек не покупали, не было за что, и я до сих пор не знаю, как это – играть в куклы.
В ожидании родителей с покоса, я строила крепости из песка, смотрела на окружавший меня мир. Тогда я не отдавала себе отчёта, что сижу посередине Украины, напротив Канева. Я не могла знать, что остров, где косили траву для скота односельчане, скоро облюбуют кинематографисты, чтобы снимать фильм «Иваново детство». Там стояли деревья в воде. Натура! Меня же сверлил вопрос всегда, отчего они не падают? За спиной у меня высились песчаные курганы. Опять же, чуть позже, наедут кинематографисты снимать «Илью Муромца», и девушки из нашего села будут там играть в массовках славянских пленниц. Я же, сидя на соседнем кургане, буду печалиться, что не вышла возрастом в эти пленницы.
Много воды в Днепре утечёт с тех пор. И никто не сможет предположить, что крик о своей земле будет не давать спать ночью, посредине Франции, а душа моя будет греметь цепями славянской пленницы среди латинского народа.
– Отчего – цепи? – спросите вы. Оттого, что душу и характер мы носим всегда с собой, – куда бы ни уехали, от себя не убежишь. Основные, т. е. естественные наши черты – близость к природе, открытость, вера, порой наивность, фатализм, глубина чувств. Наша классическая литература опрокидывает мир европейца вверх тормашками. Они, латиняне, хотят, если не быть такими, то хотя бы на миг прикоснуться к этой яркой, плачущей или смеющейся душе нашего народа. Пережить хоть пять минут наши трагедии, чтобы идти дальше другими, очищенными. Ибо этой широты и гаммы у европейца нет – индивидуализм, недоверие, ревностное оберегание своего уголка. И эти два менталитета не могут дать скрещивание. Блажен, кто верует в то, что материальные блага могут перекинуть мосты через эту пропасть.
Я не стану идеализировать моих собратьев. Приходилось встречать здесь! За это время научилась смотреть на них со стороны французской. Да, бывало стыдно за наших людей, за их шумливость, отсутствие элементарных правил, манер вести себя в обществе. Упившегося в компании француза не приходилось видеть, а своего соотечественника – да.
Есть перед Собором Парижской Богоматери один круг, выложенный мозаикой. На это место становятся туристы, поклониться архитектурному памятнику и истории одновременно, загадать желание или попрощаться навсегда. Муж моей подруги, журналистки из Киева, сам тоже журналист, после моего объяснения историчности места, вскочил в этот круг и в эйфории от вечернего Парижа, отбил там чечётку. А рядом стоял француз, смотрел печально и разочарованно:
– Наивный он,– только и промолвил.
Тут наивность не в чести, жизнь суровая не до этой беспечной черты. И контрастов много. Например, знаменитые французские поцелуи при встрече и прощании. Гарантирую, что они вас утомят. Если вы прощаетесь и, уходя, должны поцеловать максимум четыре раза каждого члена семьи, состоящей из четырех человек, вы просто оборзеете от этого ритуала. А здесь это сведено до автоматизма, но попробуйте упустить этот момент! Люди, вас пригласившие, будут ломать голову над тем, уж не обиделись ли вы за что-то или не хотите иметь с ними отношений дальше.
Но я немного отошла от сюжета с моим земляком в Париже. В здешнем метро (заверяю вас, что лучше наших метро в Москве, Киеве, Санкт-Петербурге, нет в мире!) мой приглашённый решил выдать концерт из украинских песен в одиннадцать вечера. Душа моего французского знакомого, сморщилась от испуга, как печёное яблоко. В это время здесь, переодетая криминальная полиция, смотрит за порядком, и мы могли бы очень легко загреметь в ближайшее отделение. Пришлось извиниться за своего собрата, мотивируя его подъем от увиденного результатом нашего ужина в греческом ресторане Латинского квартала. Там мой соотечественник всё норовил говорить с официантом на непонятном языке, заказать вторую бутылку вина, когда уже перешли к кофе.
Мы действительно привыкли в нашей стране пить «до упора» и в любое время суток. Француз же, пребывает в состоянии вкушения, когда берётся за алкоголь. Он может просидеть вечер в ресторане и выпить две рюмки красного бордо, но глотками микроскопическими, будет старательно пережёвывать пищу, остановится, чтобы вести беседу. Затем, довольный всем, уйдёт восвояси. Этикет, правила он не переступит и никому не создаст неудобств. Не встанет, провозглашая тосты, которые в принципе, кроме многословия, ничего не дают, не засмеется, дёргая официанта без причины. Всё в рамках приличия.
Итак, мы – в самом центре, возле мэрии Парижа. Великолепная архитектура этого старинного здания, увеличенная эффектом ночного освещения, потрясает. Тут же, на площади, вход в метро. Втроём мы спустились по ступенькам. Правда, перед этим, пришлось, чуть ли не отрывать от фонаря моего земляка, который уже начал петь:
– Маруся, раз-два-три, калина – чернявая дивчына...
Возле схемы метро я искала нужную линию, чтобы добраться до нашей гостиницы на площади Италии. И вдруг – из-за спины голос... с грузинским акцентом:
– Это не та линия, мадам, нужно брать номер шестой.
Оборачиваюсь, стоят два парня, улыбаются. Я тоже улыбаюсь им и думаю: «Дорогие мои, где же вы ночуете, одёжка-то мятая, худенькие. Где же ваши матери заплаканные? Что будете есть завтра? Так уж интересен Париж вблизи, как он кажется всем, кто его не видел?»
Обмениваемся любезными фразами. Отмечаю на фоне их бедности речь правильную и галантность по отношению к даме. Нет, эти не пойдут воровать, даже если жизнь загонит в угол. Так мало сказано, так много понято. Удачи вам, вдали от Родины!
Мой украинский друг, внезапно трезвеет и начинает другой репертуар:
– Ага! Бросили Родину, предали, будут тут милостыню просить!
– Да замолчи ты, – обрываю его, – лучше Библию почитай.
– А что там, в Библии о них написано?
– Написано не о них, а для нас всех: «Не судите, да не судимы будете»(Матфей 7:1-5). Можешь ты представить? – говорю ему, подталкивая в подошедший вагон.
Грузины поскользнулись на запрете. На этой жестокой и холодной войне идеологий, хотя они наверняка политикой никогда не занимались. Человек рождается на Земле, чтобы жить, любить, путешествовать, открывать новое. Жизнь так коротка! И вдруг – запрещено! В капстрану, к примеру, не суйся. Или твои взгляды не соответствуют (можно подумать, что эти взгляды приколочены к тебе гвоздями), или денег нет. Хорошо, что это уже позади, но было, совсем недавно было, а с деньгами так и не полегчало.
Не спешите судить. Разве можно судить человека за то, что он не знает Бога? Чтобы его узнать, надо много выстрадать и прийти к нему. Чтобы знать страну, её законы, надо пожить в ней. А у нас такой возможности никогда не было. Был только грозящий палец начальства, туда – нельзя, там человек человеку волк. Вот и попадаемся, как кур во щи, кто выплывет, а кто – утонет.
Я тоже поскользнулась, но на личном. Случай очень частный, есть варианты более удачные. Имела всё для счастья: Родину, дом, детей, любимую работу, только семейный корабль получил пробоину и затонул. Пришлось взять билет на другой корабль, французский. Люди на этом корабле говорят на чужом языке, имеют другие привычки, взгляды, видят мир совсем по-другому. А главное, плывут совершенно в противоположную сторону, не к Днепру, например, а к Атлантическому океану.
Увидев, что везут меня не туда, пригрозила «взрывом» в машинном отделении, потребовала, чтобы высадили на ближайшем берегу, где я буду сама бороться за своё существование.
Твой язык, твой народ, твоя прежняя жизнь, мало что кому говорят здесь. И ты обречён посреди Европы звать свой клин...
В последний день отлёта, в аэропорту Шарля де Голля, мой друг совсем был парализован от страха. Перекладывал вещи, тут же забывая, куда положил документы и билет. Боялся перевеса груза, контроля, всякого, кто прикасался к его паспорту. Страх – вот оно, рабство, прущее из ушей и носа, лишающее покоя, достоинства. Вот они мы, скифы, дикие и гордые, пришедшие в цивилизованную Европу с рубцами запретов на спинах! Кто же нас поймёт, пожалеет, простит и полюбит?
Странный мы народ. Как получилось, что лучшие имена нации написаны на надгробных плитах на русском кладбище под Парижем? Княгиня Волконская, Тарковский, Некрасов... Видели ли вы могилу Жорж Санд, Руссо под Москвой? Свои исторические памятники духа Франция бережно хранит у себя...
Жизнь превратила меня, романтическую девочку с берега Днепра, влюблено озирающую окрестности, в женщину сильную и независимую. На другой земле обитания пришлось много поработать над собой. Выучить язык, обзавестись друзьями, найти своё место в обществе. Это нелёгкая задача, начать всё сначала в сорок лет. Моё начало, родная земля на этом пути оказались на расстоянии в три тысячи километров. И болит мне, что народ наш катастрофически быстро стал терять приобретённое в культуре из-за нищеты, которая заставляет его смотреть себе только под ноги в режиме выживания. Мои коллеги-писатели, друзья, отсылающие мне письма в одном конверте на всех, так будет дешевле. Мой отец, который беспокоился о том, что на гроб денег не хватит, и просил моего сына похоронить его в шкафу...
Европа хороша, но для народа её населяющего. Нам же нужно обустраивать свой дом, свою землю. Кто поможет нам, кроме нас самих? Разве просили кредиты, прибывшие на американский континент? Они сами строили свою Америку и вместе с ней становились американцами. Французы не думают делить свою страну на республику басков или нормандцев.
В России, например, я столкнулась с разными тарифами в гостинице, по национальному признаку. Украинец – одна цена, русский – другая, а уж иностранец – вообще по полной программе. Чтобы не был такой умный и не жил в другом обществе. Если бы об этом узнали директора парижских гостиниц – их бы зашкалило. Париж – столица мира, как известно, и в гостиницах народ крутится изо всех стран, но платят монетой здешней, то бишь – евро, невзирая на национальность.
Так может, стоит проснуться от этого кошмара и зажить в своей стране нормально, как цивилизованные люди? Тогда нам будет и в Европе не тяжело, не надо будет покупать билет на французский корабль в одну сторону. Родина – она ведь одна, на всю жизнь, другой не будет. Другая называется – страна обитания, где ты вечно будешь пасынком или падчерицей.

Теги: Наталия Замулко Чужая нация

Отредактировано Наталия Замулко-Дюбуше (2012-12-24 12:24:51)