ЗАМЕТКИ ПРО ИЗРАИЛЬ

База общественного питания

Что-то писать про Израиль – ответственное дело, так как существуют известные партии – основные две – сионисты и антисемиты, и ряд промежуточных. Скорее всего, не удастся написать текст, с которым согласятся и те, и эти... Но постараюсь воздержаться от шаблонов и банальностей.
Когда-то я уже посылал друзьям реалистический очерк о том, как я в Израиле «работал на базе общепита», но он не сохранился. Друзья же сделали вывод, что мы там «ели объедки». Но говорили, что текст был интересный. Интересный так интересный, я попытаюсь его воспроизвести.
Начну же в этот раз несколько издалека.
Евреи, которые выросли в семьях, имеющих хоть какое-либо отношение к еврейским традициям, находятся за пределами моего очерка. У них своя литература: Игорь Губерман, Дина Рубина, ну и конечно, Танах, каббала Михаила Лайтмана, философские работы Мартина Бубера, и просто израильская пресса на русском языке, и для продвинутых на «нашем языке» иврит.
Когда я в Израиле проходил интервью в университетах и технионах, один сотрудник выложил мне прекрасную формулировку, что я «некошерный еврей»... Собственно говоря, я и хочу рассказать, что это значит, – таких, как я, много. Да, один из признаков «некошерности» – фамилия с окончанием на «ов». Как то раз в очереди в консульство России кто-то кричал – с юмором: «Bсех тут, кто на «-ов», – не пускать и выставить из очереди!»
Но начну с так называемого ульпана. Ульпан – на иврите просто «студия». Иврит – язык музыкальный, компактный и логически хорошо построенный. Я самоотверженно пытался научиться читать на иврите. Говорил – так себе, и писал в объёме, нужном для заполнения бланков. Так как я человек книжный – то я думал: мне поможет продвинутый курс, и я ездил на курсы учеников Соломоника, которые ругали рядовых учителей иврита и обещали дать какие-то схемы на нескольких листочках, изучив которые, всё станет понятно. Что касается учителей иврита из бесплатных ульпанов, то ругали их правильно – учителем иврита может стать человек с улицы, если он «носитель» – в результате иврит преподают какие-то безработные, и стиль у них в духе – «мотек» – сладкий мой! – то есть они просто пишут на доске слова и произносят их.
Ульпан – это воoбще предприятие министерства абсорбции, и интересен он скорее тем, что вместе собираются люди, только что приехавшие в Израиль, и как-то начинают дружить. Кстати, ульпаны международные. Кроме русских евреев – есть люди, например, из Калифорнии. «Мои родители зачали меня, когда я была в Израиле – и я считаю, что родилась здесь!» Почему ей было плохо в Калифорнии, я не понял. Или вот девушка из Дании спрашивала меня: «A у вас в Сибири есть вампиры?»
На самом деле так называемое «ульпанское братство» неоднородно. Часто при первой возможности люди расходятся по разным своим дорогам – поднимаются или опускаются.
Но после первого ульпана я взял ещё второй и третий, так как упорно хотел научиться читать, да и это было практически бесплатно, после работы. Практически, я запомнил только одного мужчину из ульпанского братства – биолога, окончившего МГУ. Это был интересный человек, ему удалось открыть свой бизнес – всё бы было хорошо, но его семья в России с ним порвала у меня на глазах, и я думаю, из-за этого он умер в своей «технологической теплице» в израильской пустыне от сердечного приступа.
Однако на русскоязычную публику в ульпанах я насмотрелся. Один дядька – был в России кем-то большим – в Нетании делал пружинки на каком-то заводе, он эти пружинки приносил в ульпан и говорил, что ему ничего не надо, он рад, что дети устроены. Семейные пары устраивались как могли. Муж – сторож с казённым пистолетом на боку, жена – кассирша. Процесс трудоустройства в Израиле – особая тема.  Есть, конечно, и квалифицированная работа. Я, в принципе, работал в хай-теке на так называемой стипендии Шапиро. Проработав год, я нашёл работу с нормальной зарплатой – но когда я уходил, босс Дуду сказал так: «Tы за это заплатишь... Израиль – маленькая страна, здесь все друг друга знают. В промышленности ты работать не будешь».
К счастью, свой новый рабочий контракт я успел предъявить в иммиграционное агентство при канадском посольстве – «с таким контрактом ты пройдёшь» – и после долгой очереди и войны в Заливе – «прошёл» в Канаду. Я не знаю, как там работал механизм «в маленькой стране», но реально меня на самом деле уволили через 10 месяцев. В принципе, я уже ждал канадскую визу, но бросился в поток жизни, другими словами, попробовал работать где попало.
Тут и довелось мне работать примерно месяц «на базе общепита». Другими словами, в чисто социалистическом предприятии, в котором воображали, что таким, как я, оказывается бог знает какая милость. А именно, нас вывозили в Герцлею – то мыть посуду, то расставлять мебель (стулья в синагоге при гостинице). В субботу, когда кошерные евреи только молятся, надбавка за нашу некошерность. Мытьём посуды руководили арабы, в частности, на Песах довелось драить медные краны в составе бригады. Я как-то раз заговорил с бригадиром на английском языке. «Tы что, знаешь английский, тогда что ты здесь делаешь?» – и он повёл меня в каптёрку и налил рюмку бренди. Но смысл базы общепита был в том, что мы могли увозить домой сколько угодно еды из ресторана, иначе её просто выбрасывали. Мои друзья из России прокомментировали это следующим образом: «Стоило ли ехать в Израиль? Он там не только собирает отбросы, но, похоже, он их ест».
Ещё я работал пару недель на заводе, который делает пиво, – крупный завод в Нетании. Но там делали также раствор апельсинового сока – миц тапузим. Концентрат с соком привозили в больших чёрных пластиковых бочках. Моя первая промашка состояла в том, что я как-то умудрился стереть с бочек клеймо раввина, означающее, что сок кошерный. В стране, где религия не отделена от государства, это означало – что раввина вызвали снова, и он снова проклеймил бочки, качая на меня бородой с осуждением. Моя вторая промашка состояла в том, что в цехе стояла автоматическая немецкая линия для перемешивания концентрата с водой, и когда пришли техники, я по-простому к ним подошёл и стал спрашивать что-то про компьютеры. К компьютерам таким, как я, подходить не полагалось. И третья промашка, в общем-то по справедливости фатальная, была та, что я повернул не тот кран и добавил лишних 15 литров воды в апельсиновый сок. Им пришлось пробовать, и чуть ли не делать анализ, и через два дня мне предложили сдать пропуск...
Ещё я грузил израильскую клубнику в английский самолёт – кстати, с мальчиками из России, которые живут в Израиле зимой, а летом едут на заработки в Европу. Я как-то разгружал морской контейнер, кстати, с напарником, который тоже объездил всю Европу. Коробки были по 40 килограммов, со мной мы еле выполнили норму, и домой я пришёл и лёг в ванну весь в крови. И ещё были разнообразные мелкие приключения.
Потом я всё же находил что-то вроде контрактов для программиста. Это также смешно: работодатель из Ашдода, хозяин туристического бюро, хотел одного – коробку с товаром, программным продуктом, которую он мог бы начать продавать. Мне он заплатил 100 долларов на еврейский Новый год, Рош a-Шана, в качестве подарка плюс дал баночку с кошерным мёдом. Остальные деньги обещал потом – когда пойдёт бизнес. Но «база общепита» была, конечно, смешнее.
Когда я уже жил в Канаде, другой еврей, который прожил в Израиле 11 лет, сказал: «Я в Израиле дружил с людьми, а ты там замечал не то, на что надо было обращать внимание». Может быть, это так и есть на самом деле. Я обращал внимание на то, что именно для меня было важно. Конкретно, речь шла о том, что я обращал внимание на развешенные на центральной улице Нетании объявления: «Евреи, бойтесь проповедников христиан, которые хотят вас крестить». Другой еврей, из Америки, спрашивал меня, кому я хочу продать этот текст (предыдущий утерянный) про общепит?

Кому я хочу продать этот текст?

Смысл, скрытый внутри этого вопроса, – если не найдётся покупатель, то всё остальное теряет смысл. Неизвестно, где и как всегда может появиться некий смысл. Если что-то и продаётся – это тоже не предмет ругани. Так всё же...
Вернёмся к вопросу построения социализма – скажем, справедливого еврейского общества – в отдельно взятой, как говорят враги Израиля, арабской стране.
О какой справедливости может идти речь? Бедным уделяется колоссальное внимание. В том числе старикам и инвалидам, матерям-одиночкам, потому что они рожают евреев, новым репатриантам без гроша в кармане. Бедным – услуги для бедных, богатым – услуги для богатых.
«Как? Вы живёте в Израиле без американского гражданства?» – такой вопрос задают в определённых кругах – в фирмах хай-тек в Израиле.
Кстати, многие устроенные люди в Израиле находят утешение в религии, или точнее, в еврейской духовности. Я знаю примеры, когда всей семьёй изучают тайное еврейское учение каббалу. Впрочем, именно еврейская духовность в Израиле процветает. Мне, например, нравится еврейский седер на Песах. Агада – очень красивые тексты, обряд, и в современном Израиле это настоящий праздник. Воoбще, широко известен тезис о том, что государство Израиль должно сохранить «еврейские корни». С корнями всё понятно, вопрос о будущем. Еврейские модели подходят оставшейся части человечества или не совсем?
Нельзя же отрицать, что В ПРОШЛОМ роль еврейской культуры для цивилизации велика, осторожно выражаясь. Христианство откуда? Но может быть, человечество уже подросло, а Бог возьмёт и объявит избранным народом русских или китайцев. Бог же – вещь в себе, всякое может быть.
Но это было бы абстрактной декларацией, рассуждением по пустой аналогии, если бы не опыт социализма. Социализм – это уже нечто конкретное, что можно посмотреть. Мне лично не нравится ни социализм бренда СССР, ни социализм бренда «Эрец Израел».

Различие цивилизаций

Я на самом деле придерживаюсь, может быть, старомодных взглядов на то, что существует Истина, пусть как процесс, но процесс в своей целостности. Мой отец был по сути аполитичен, но говорил мне, что границы между странами когда-нибудь исчезнут. Если это ошибка, и «национализмы» разного рода должны отстаиваться, процветать независимо друг от друга, зачем же тогда ругать евреев?  Еврейский национализм образцовый. Нам эклектика не нужна.
Но совсем без коммуникаций между парадигмами тоже нельзя. Волей или неволей, как говорится, объективно, «национализмы» должны взаимодействовать. Оставив в стороне всякие эмоции, опираясь только на ледяную логику, как говорил Хайдеггер, приходится допустить, что глобальная цивилизация на пороге. Так что «ругать» никого не надо, но надо научиться правильно отрицать.
Впрочем, может быть, надо спросить не меня, а учёных. Учёные консультируют, как известно, тех, кто управляет всем реально. А кто сейчас управляет цивилизацией? Но это уже другая тема.

Новокузнецк

-1-

Всем хорошо известно, что родителей не выбирают. Но жаловаться некому – наши родители были «рождены, чтоб сказку сделать былью», они этим занимались честно, и вот мы имеем эту сказку. Если сузить эту глобальную ситуацию до рамок, в которых можно что-то сказать серьёзно, – можно ли считать, что наши родители что-то оставили и передали нам, что свяжет нас с историей, более, чем просто звериная любовь детёнышей к родному гнезду? Ответ, конечно, обязан быть положительным, но допускает много вариантов. Так или иначе, кто-то вообще не поймёт, о какой истории идёт речь, более продвинутые интеллигентные люди зададут себе вопрос: к какому поколению они принадлежат? То есть, есть интеллигенты в первом, втором, третьем поколении … кто-то помнит бабушку-гимназистку или дедушку, офицера белой армии.
Важно заметить, что даже если дедушка в царской армии не служил, в силу каких-то влияний, мало изученных компетентными службами, внук часто не любил действительность, которая его окружала. Вероятно, несмотря на советский быт, в воздухе носился какой-то дух. Да, песня помогала жить, строить, но люди пропадали целыми оркестрами, – и почему-то кто-то начинал мстить за повесившуюся Марину Цветаеву, отсидевшего 10 лет собственного дедушку, просто ТАК, ну, что-то в воздухе носилось, какая-то гадость.
Существование духа самоотрицания никак не объясняют маститые сатирики и диссиденты. Что касается сравнительного жизнеописания «прежней жизни» и жизни «в советском клоповнике», то можно найти блестящие аналитические экзерсиcы. Но анализ не полный, так как моё поколение в нём практически не присутствует. Вообще, русский народ, как  его понимали Достоевский, Толстой или, скажем, Чаадаев, – лежит как на блюдечке. Но, почему я, который «до перестройки» Чаадаева в книжных магазинах не видел, – в силу какой-то декартовой врожденной интуиции – не любил советскую власть? Кто я такой и откуда взялся?
Я, конечно, сам виноват, что не читал Чаадаева «до перестройки», разумеется, если бы захотел, то нашёл бы и прочитал. Но тут как раз уместно вспомнить опять родителей. Родители  мои читали много: про путешествия Дерсу Узала, детей капитана Гранта – а кое-чего не читали. Я, конечно, не могу их обвинять – существует мнение, что много читать вредно. Хорошо, что они вообще научили МЕНЯ читать. Вообще, мои родители начинали не с нуля, так что я, скажем, поколение 2 с половиной. По тем меркам, это более чем достаточно. Но начну отдавать долги – по порядку.
Родители мои познакомились и полюбили друг друга в городе Нижний Тагил, на Урале. В силу того, что отцу не давала развод его первая жена, подруга детства, мои родители вынуждены были начать новую жизнь сначала. Они поехали в столицу СССР, город Москву, и в министерстве просвещения получили направление в город Сталинск, он же Кузнецк, и позже Новокузнецк. Достоевский по пути на каторгу, или по пути с каторги, проезжал Кузнецкий острог, но это было очень давно. Город Новокузнецк прославил поэт Маяковский – насколько  я помню детство, на вокзальной площади всегда висел транспарант: «Я знаю – город будет, я знаю – саду цвесть». Когда я попал в Новокузнецк в 1992 году, этот транспарант убрали – обидно даже. Как пишет Глеб Павловский: «Я глядел на всё это, задумчиво вытирая с лица сей очередной плевок перестройки, и гадал, что он мне напоминает».
Так или иначе, мои родители начали новую жизнь в городе, который тогда ещё назывался Сталинск, и скоро там родился я. Mой отец подчёркивал, что они меня запустили на орбиту в 1957 году, когда был запущен первый советский спутник. Родители преподавали в монтажном техникуме, а чуть позже отец стал работать в проектных институтах. Я смутно представляю, как там всё крутилось – до меня дошли отголоски, но кое-что важное, видимо, я запомнил. Но ещё у меня были две замечательные бабушки – натурально классовые враги. Мама отца была из каких-то супермельчайших дворян – некий дворянин женился на актрисе, которая родила ему 13 детей, выжили только двое. Эта бабушка-«дворянка» училась в гимназии, получала из Москвы посылки с книгами, пила хорошо заваренный чай, обожала Гагарина и вешала по старой памяти портреты Сталина то там то сям. Вторая бабушка была из Одессы, одесской национальности. У неё 12 братьев и сестёр один за другим уехали в Америку, но она, видите ли, вышла замуж за какого-то мерзавца, друга детства, который распространял на Украине марксизм. Потом мне рассказала мама, что он завёл себе какую-то пролетарскую дублирующую жену – и бабушка от него ушла. Но клеймо троцкизма, институт красной профессуры, предрасcудки против самогоноварения – всё это осталось. Две эти бабушки друг друга не переваривали.
Меня, собственно говоря, воспитала бабушка, тайная троцкистка. Она очень много мной занималась, мы ходили гулять, ходили в кино. Я дома сооружал какие-то катакомбы из игрушек, но не столько из магазина, сколько их всякого утиля, подобранного на улице. Утиль этот скапливался в огромных количествах – и раз в два месяца отец устраивал чистку: я помню  металлический грохот и его недовольный вид – 90 процентов занимательнейших штук отсортировывалось в мусор.
Бабушку, любительницу чая, отец скоро умудрился отселить в квартирку, которая ему стоила, вероятно, куска cоветской жизни. Бабушка там поставила книжный шкаф, кресло Вольтера, с которого кидала пасьянс. Вот телевизор тогда ещё не существовал – невероятно. Позже, когда я учился уже в школе, я по средам делал визиты – кушал разогретую котлетку из кулинарии и пил разнообразные отлично заваренные чаи. Мы даже беседовали – но не очень содержательно. Немного о Гагарине, немного о Саге о Форсайтах.
Конечно, полученное мной воспитание никак нельзя назвать классическим. Это типичное ни то ни сё. Никаких православных, ни тем более иудаистских верований мне не представили. Я вообще случайно сам на каких-то задворках обнаружил церковь и, пожалуй, испугался. С книгами ещё было ничего – когда я болел, отец прочёл мне вслух, пожалуй, все четыре тома Жюль Верна. Потом организовал специальную секцию детской литературы на стеллажах. Музыку – благородную – мои родители не слушали. Моё музыкальное самосознание началось  с песен Владимира Высоцкого, когда отец купил электронную новинку – магнитофон. Как было тогда модно, хотели меня отдать в музыкальную школу, но я провалился на экзамене – чeго-то там не спел, что отец разучивал со мной на аккордеоне, а «пусть всегда будет солнце» провыл как-то без куража. Всё же меня назло отдали какому-то домашнему учителю музыки, я довольно далеко зашёл — что-то до сонат Бетховена. Но потом приехал мой брат из Абакана.
Это было знаменательное событие. Это был сын отца, его первенец, которого он когда-то очень хотел. Его матушка решилa его отдать на воспитание нам. Он был немного меня старше, и обладал интересными врождёнными способностями и талантами. Например, он в первый раз в жизни на катке нaдел коньки и поехал, как будто всю жизнь умел кататься. Быстро собирал кубик Рубика. Что касается игры на фортепиано, то он меня за один месяц обогнал. У него был абсолютный слух. Позже, в советской армии, в Эстонии, он пристроился музыкантом, и когда вернулся из армии в Новокузнецк, то начал играть в ресторанах на гитаре. Он там музицировал постоянно до самой смерти. Он ещё успел закончить пединститут, ему нравилось возиться с детьми в ПТУ. Но потом скопил денег на новый холодильник, у него эти деньги отобрали в районе Точилино, и милая дама пробила ему висок какой-то «хрустальной пепельницей». Мы до этого только что встретили мой день рождения, 35 лет, и собирались ездить друг к другу в гости, общаться.
Я, собственно говоря, не пишу мемуары, мне важно создать фон. Вероятно, довольно характерная советская семья. Никакой достоевщины. Я хочу понять – как в таких семьях вырастали отщепенцы. Вoобще-то, если определённой следовать логике – наш быт называли, в традиции Михаила Зощенко, советcким клоповником. Уровень клопов моя семья, вероятно, преодолела. Но вот что пишет Бенедикт Сарнов про снег. Сарнов встретился как-то с эмигрантом, кажется, тот когда-то был врангелевским офицером, и спросил его:
– Как вам показалось, есть ли что-нибудь общее между нашей, сегодняшней Россией – и той, старой, которую вы знали когда-то?
Он ответил:
– Только снег.
(Бенедикт Сарнов. «Случай Зощенко. Пришествие капитана Лебядкина». 1993)
В принципе позиция маститого филолога ясна – он сравнивает старое дореволюционное время и время, когда пришёл «новый человек». Исследование, предпринятое на определённом уровне абстракции, сделано мастерски. Если кто не знает, вот знаменитое стихотворение капитана Лебядкина, «второстепенного героя Достоевского»:

Жил на свете таракан,
Таракан от детства,
И потом попал в стакан,
Полный мухоедства.

Место занял таракан,
Мухи возроптали.
«Полон очень наш стакан», –
К Юпитеру закричали.

Но пока у них шёл крик,
Подошёл Никифор,
Бла-го-роднейший старик.

Абстракция Бенедикта Сарнова состоит в том, что потомки такого персонажа принципиально не нуждаются в какой-либо другой поэзии. Критика Михаила Зощенко заключается в том, что у Зощенко нет никакой иронии, он показывает, что если «поскрести, то обнаружится свиная кожа у ВСЕХ». Если бы шла речь о деталях творчества писателя Зощенко, то это можно понять. Но так же, как ирония Зощенко объективирована  Сарновым, можно объективировать иронию самого Сарнова. Уважаемый филолог «ставит мужика на колени и бьёт его палкой» точно так же, как эту процедуру приписывают Сергею Жарикову, автору многочисленных стихотворений, не подлежащих классификации. Классификации – «до 1917» и «после 1917». У Сергея Жарикова, у его любимого ученика Игоря Летова – нестандартные для советского человека менталитеты, нестандартные для людей из клоповника, которым методически подсовывали переписку Энгельса с Каутским. А как вообще мог возникнуть какой-то нестандартный менталитет у потомков капитана Лебядкина? Либо всё же новые люди без свиной кожи есть, либо мы имеем дело с концом цивилизации, имеем абсолютный снег — генетический пул российских алкоголиков.

-2-

Я ещё раз сообщаю, что не пишу мемуары. Подробности моей жизни даже меня самого не сильно интересуют. Однако иногда подробности частной жизни нужны как фон для более  интенсивного бытия, что останется после нас. Именно такой фон создают для понимания своего личного мифа Карл Юнг («Сновидения, воспоминания, размышления») и Станислав Лем («Моя жизнь»).
Я, конечно, в детстве общался с другим детьми. Из детского сада я как-то странно убежал – вышел за ворота посидеть на солнышке на скамейке, и какие-то тётки меня отвели в детскую комнату милиции. Мама и бабушка чуть с ума не сошли – больше меня в детский сад не отдавали. Далее, за год до школы меня научили читать. Когда я пошёл в первый класс, то проявил фантастическую гибкость и приспосабливаемость: полгода притворялся, что читать не умею – читал со всеми по складам. Учительница знала, что я читать умею, и была в восторге от моей хитрости – ожидалось, что я сделаю политическую карьеру. Во втором классе я всё же осмелел и вышел из подполья – на уроках внеклассного чтения мне предоставили аудиторию, и я пересказывал какие-то вычитанные истории о путешествии в мире козявок и букашек. В третьем классе произошёл некий переворот в жизни – родители устроили меня в местную элитную английскую школу. Вместе со мной – туда шмыгнули ещё несколько моих первичных одноклассников, хотя они были из бедноватых семей.
Советское общество было стратифицированным, неравенство существовало, хотя было бы грубо говорить о существовании каст. Исторически касты были в Индии, так что не надо смешивать. Дети – привилегированный класс, и постепенно усваивают условия взрослой жизни. Но вспомню взрослых… Меня мои родители часто брали с собой в гости. И к нам домой приходили и одиночки, и семьи – тогда ещё в моде были так называемые застолья. Жизнь взрослых, различные типы семейств, диверсификацию общества в провинциальном российском городе я хорошо помню. Семья, в которой отец занимал пост главного инженера завода, и семья, в которой отец занимал пост участкового милиционера, – это были, как говорят в Одессе, «две большие разницы». Одна семья, которую я помню, была особая – она устраивала приёмы. Бабушка в этой семье была не чeм-то там гимназическим и из советской бухгалтерии,  а дочкoй директора банка. Она показывала купюру – «катеньку» – на которой «мой папа» дал подданным Российской Империи свой автограф. Эта семья попала в Сталинск из Петербурга. Глава семьи, как сообщила разведка уже после 2000 года, имел в органах кличку Ленинградец, и старушки злословили, что приёмы в те времена финансировали также органы, желающие быть в курсе умонастроений. Может быть, это и не совсем точные слухи. Но приёмы поражали своим размахом, по крайней мере, еда на столе и напитки стоили две-три зарплаты. И все действительно гадали: на какие деньги? Ну, в 1967 году вслух рассуждали так ещё: что папа-банкир, наверное, оставил ящик с золотыми червонцами, который где-то хорошо припрятан.   Я, будучи совсем ещё ребёнком, на этих приёмах вёл себя примерно так же, как в первом классе, когда притворялся, что не умею читать. Все говорили: какой воспитанный мальчик.
Мой отец, однако, был сыном врага народа. За его толерантностью стояли определённые воспоминания и память. Бабушку из мельчайших дворян когда-то взял замуж некий спец, окончивший до 17 года коммерческое училище, и при НЭПе в городе имени большевика Яши Свердлова заполучивший иностранную концессию, на которой заработал и построил приличный дом. Он уже тогда был поставлен на учёт в НКВД, но вспомним, как Солженицин описывает своего рода пасьянс, в который играл Сталин – от Соловков до Гулага. Дедушку посадили на 10 лет только в 1942 году. Доказательства существования «пасьянса» мой отец получил примерно в 1992 году. В Екатеринбурге, где он систематически подавал запрос о реабилитации деда, наконец до него дошла какая-то постперестроечная очередь, и на приёме в КГБ ему выложили досье. Демократия! Через год или два отец приезжал ко мне в гости в Новосибирск и подробно пересказал содержание этого досье. Действительно, досье состояло из доносов бабушкиного брата в основном. Этот субъект как-то приезжал повидаться в Новокузнецк, и есть фотография, что я сижу у него на коленях.
Имея некий опыт отчуждения от социалистического общества, мой отец скептически относился к правильной городской прослойке и заводил знакомствa с мелкими охотниками, музыкантами. Да, вот был один милиционер, который давал мне подержать пистолет. Другими словами, с беспартийными. То, что он Высоцкого слушал, – тоже признак нестандартного менталитета. Он со мной никогда не говорил об определённых тонких вещах, пока не наступит время. Когда, забегая вперёд, такое время наступило – меня закономерно исключили из комсомола – он рассказал подробно, как реагировали на флоте, на Дальнем Востоке, где он воевал с японцами-фашистами, на сообщение об аресте в Екатеринбурге его отца. Он мне рассказал некоторые психологические подробности, которые, честно говоря, действительно дело личное.
Но вернёмся к детям. Забегая вперёд, когда я посмотрел краем глаза телесериалы, вроде «Элен и ребята», я вспомнил свою элитную английскую школу. Никаких отношений между детьми в школе на переменах, говоря это с некоторым приближением к истине, не существовало. Я припоминаю ЕДИНСТВЕННЫЙ случай, когда группа девочек и группа мальчиков после урока устроились друг против друга и начали по-детски откровенничать. Как-то была затронута тематика секса, эротики – что называется, выговoрились. С 3 по 6 классы я не припоминаю, чтобы это повторилось. В 7 классе я из этой школы уехал, так что не знаю, возможно, они стали более нормальными.
Однако советские дети общались – в группах. Мне это до сих пор напоминает отношения породистых собак. Может быть, это звучит и обидно, но это правда. Самая престижная девочка класса никогда не открывала рта – на переменах и после школы. Но вокруг неё началось брожение. Мне лично на первых порах она не сильно нравилась – но я «помогал». Это выражалось в том, что у неё в подъезде была засада… И вот, что я помню... Подслушивать под дверью, конечно, нехорошо, но один был влюблён, а я помогал... Так вот, дома эта девочка болтала, верещала, может быть, и пела – как канарейка! Полный контраст с каменным видом и непроницаемой маской в школе. В конце концов мы заполучили эту девочку ко мне на день рождения, зимой, после Нового года – повторяю – я только помогал тогда, дело было не во мне, но именно у меня случился день рождения. Играли на фортепиано, записали праздник на магнитофон. Но было скучно. Девочка, разумеется, была из высшего общества.
Я общался с детьми попроще. В частности, это был один мой друг ещё по первому классу пролетарской школы. Нас с ним на самом деле что-то связывало. Во-первых, мы стреляли сигареты во дворе у старших товарищей, во-вторых, у этих же старших товарищей выясняли, откуда берутся дети – те над нами, вероятно, до слёз смеялись – так как наводящие вопросы формулировал я, путаясь в абстракциях. Вспомним Фрейда – историю мальчика Ганса. Но, в конце концов, мы разобрались, как это бывает. Далее, мы решили что-то практически предпринять. Одна девочка из класса как бы подходила… Мы прикидывали, как бы это могло произойти, но потом вернулись к реальной жизни. Мы даже поссорились из-за дилеммы – идти играть в хоккей или изучать химию.
Химию я начал изучать из-за своей мамы. Она в основном работала на двух-трёх работах, но иногда на неё находило, и она начинала мной заниматься. Во-первых, она занималась со мной английским языком по самоучителю. Во-вторых, она в Харькове закончила физфак и любила популярно излагать основы естественных наук. Зачем-то она, когда я был во втором классе, объяснила мне про молекулы, атомы и валентность, и даже выписала формулы. Через год она рассказала мне про преобразование Лоренца, научила пользоваться логарифмической линейкой, и я завёл тетрадку с расчётами: на сколько лет состарится человечество, если я буду год лететь в ракете со скоростью, близкой к скорости света. Явно нездоровое и шизогенное влияние на ребёнка, и без того отягощённого подозрениями о фальшивом мире фальшивых людей.
Дома у нас была партячейка. Бабушка по маме была фирменный старый большевик. Папа вступил в партию, скорее всего, ради карьеры начальника отдела, но, вероятно, из-за настроений хрущёвской оттепели. Мама вступила в партию, чтобы не отставать. И, вообще, зарабатывала деньги тем, что читала лекции по атеизму в обществе «Знание». В 1995 году уже каялась... Она также занималась всю жизнь людьми: помогала маргинальным гонимым баптистам, позже пыталась проявиться как любитель-экстрасенс, и в более позднее время стала крёстной – относилась серьёзно к обязанностям воспитывать крестников. Бабушка любила рисовать, и в начальных классах рисовала вместо меня домашние задания, – объясняла, как рисовать птицу. Сначала надо нарисовать яйцо, потому что птица вылупилась из яйца, потом пририсовать лапки, клюв и крылышки. На какой-то новогодний праздник уже в английской школе она сшила мне экставагантный наряд, состоящий из 15 флагов Республик СССР. Помню, я вырядился в этот наряд и пошёл на ёлку. Люди были не дураки. Папа одного моего соклассника, замечательный геолог, вынув изо рта красивую трубку, уставился на меня и спросил: «Что это?» – «Триумф Страны Советов!» – бойко ответил я. «А-а..!» – сказал геолог, и я и сейчас помню выражение его лица. Потом всё же я ходил к ним домой в гости, его мама, также геолог, взяла меня в институт и подарила ископаемые отпечатки. Я уже читал об этом в детской энциклопедии, но тут держал в руках что-то, что было живым в эпоху Ордовик, и проникся интересом к Творению.
Все, конечно, умерли. Одна бабушка от рака, пережив мои «фокусы» после отторжения от комсомола. Её хоронил горком КПСС с табунчиком пионеров. Другая бабушка дожила до глубокой старости, сморщилась и усохла от подагры, и умерла на руках у отца. Мать и отец тоже умерли. Умер и мой дружок, сначала по исследованиям вопросов несуществовавшего в стране секса, а потом, когда нам было 16, по более весёлым стычкам с милицией, с комиссаром военкомата. Его мама сказала, что он умер от сердечного приступа, но дошли слухи, что он покончил самоубийством, «устав от алкоголизма».

День прожить бы без вранья, тихо и спокойно,
Заебала болтовня достойных из достойных,
Но увы, поберегись, шмякает пехота,
Заберите вашу жизнь с признаками рвоты,
Заберите вашу жизнь с запахом блевоты.
(Сергей Жарик, «ДК ЛИРИКА», 1982. «Заберите вашу жизнь»)

-3-

Вернёмся к вопросу: откуда в клоповнике берутся диссиденты? Бенедикт Сарнов не объяснил в чём тут дело, хотя объяснил негативным способом, что ничего хорошего здесь не будет после того, как Александр Блок умер от неврастении, Михаил Зощенко заболел паранойей, систематическим бредом при полной ясности сознания. Есть другой советский писатель Александр Зиновьев, автор «Ибанска». Он тоже мыслит о происхождении диссидентов из ничего. Согласно концепции Зиновьева, Синявский, Буковский, другие официальные диссиденты – не являются настоящими инакомыслящими. Они игрушки Системы c оригинально промытыми мозгами. А подлинные инакомыслящие жили в симбиозе с советской властью и разлагали её изнутри. Далее Зиновьев приводит примеры, как можно было это делать. Типичный пример Зиновьева – его собственный опыт работы сначала лаборантом в институте философии, а потом подмена текста прошедшей цензуру диссертации литературной бомбой.
Уникальные личности, конечно, способны на уникальные поступки. Но и путь «отрицательной теологии» тоже хорош, и восходит к Дионисию Ареопагиту. Советская власть – это не это..., не это..., не это...  И не то, и не другое... Но длинный список отрицаний приводит нас к пониманию. Импрессионистское мышление, конечно, рассматривает одни лишь шутки, смефуёчки, что-то вроде положительного определения – «коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей колючей проволоки».

Концерт или митинг?

-1-

Поминoк по Фенигану мне не сочинить. Разве что поминки по Диме В., гитаристу группы «Бомж», который вчера повесился в Улан-Удэ. Ночью они с Кириллом бросили кости – Диме досталось взбираться по пожарной лестнице на крышу, чтобы спрыгнуть на балкон – открыть дверь квартиры, так как мне негде было ночевать, а ключ я потерял. Мемуарная часть вся. Необходим позитив.
Да вот, говорят, поколение Y. А я ещё помню dialup. «Всё-таки я преклоняюсь перед возможностями Интернета – и как мы до этого без него жили?!».  Y-хромосома с I-net геном какая-то. Часами выуживать ёжиков в шампуне. Или лубки Heide Presse. Когда же я доеду до Мадрида – посмотреть Капричос?
Как-то всё сразу вывалилось терабайтами, торрентами. Хотя в объединённом королевстве это происходит более естественно, чем в городе Омске. В объединённом королевстве я подписался на рассылки галереи Saatchi. Присылают – из Лондона бритпоп, из Омска – Васю Обламова. Бритпоп – лучше – absolute beginners. А тут ещё Член Науки не разбирает «Чё?» к чему, ему надо ставить пометку – Readonly. «Из моря информации, в котором мы тонем, единственный выход – это саморазрушение» – но автор строки не саморазрушается и пиарится, и пиарится – правда что ли скрытый еврей?
Успешные люди – катафатическое богословие успешных людей. Всё, что не позитив, – паранойя. «...именно здесь мы подходим к удивительному открытию: эта наивная детская вера русского народа, его доверчивость и кажущаяся беззащитность перед злом, его упование на божественное чудо – и является удивительной чертой, отличающей русских от других народов, делающих русских божьим народом, народом преображений». (Александр Проханов)
А воoбще-то, появляется «чувство» (без границ)! Чувство, что весь мир против тебя, – есть не просто «чувство». Что-то там я ассимилировал, ассимилировал – и недоассимилировал. Кефира мало пью.

-2-

Собственно говоря, дело революции живёт. Revolutions per minute! Революция, т.е. «геволюция в отдельной взятой стгане», – дело прошлого, большая организация, потом большой концлагерь. А мелкая революция – либерализация, катарсис – живёт. Революция – это, собственно говоря, скачок в развитии. Что-то там ползёт, накапливается много ерунды, шлака всякого. А тут – шёл дурачок себе по лесу, всех послал куда подальше и вышел на новую себе дорогу.
Transmission for the people and by the people. Остаётся проконсультироваться у серьёзного бородатого дяди: а разрешена ли иная форма творчества, с точки зрения его высшего вкуса? А какая (ПАРТИЙНАЯ ИЛИ ПРАВОСЛАВНАЯ) КУЛЬТУРА стоит за тем или иным актом подконтрольного творчества?
Все знают музыкальный коллектив АББА из Швеции, злые языки говорят, что сексуальные меньшинства распознаются по страсти к этим мелодиям... (dictionary of sarcasm). Но шведы не чужды и «революции» – на панк-продукции «Refused is fucking dead» читаем slogan: «Протест прекрасен в наше безобразное время». Таким образом, противоположности объединяются чьим-то высшим вкусом. 
Эксперты (Bruce Pollock) считают, что «добрые Beatles» и «злые Rolling Stones» находились у истоков революции. Но кому нужны музыканты, когда речь идёт о революции? Революции той, что внутри нас. Для «этой» революции музыка и любые формы искусства не нужны – нужна пара лёгких, и будет песня. Так что понятно, что такое панк. Но всё же, до того как появляются эпигоны, обычно кто-то бывает первым, и он во что-то верит.
«Великая Революция Рок-н-ролла» 1969 года опиралась на революционеров, которых Bruce Pollock характеризует следующим образом. Интервью с Essra Mohawk: «Мы были вечными подростками. Нам позволили оставаться подростками дольше, чем какому-либо другому поколению в истории. И мы не знали, что такое ответственность. Мы не знали, что такое осмотрительность. Всё что мы знали – cвобода (freedom). Что-то было не так с нашими предшественниками. Они что, не знали, что такое быть свободными? Но и для нашего поколения, если бы мы жили достаточно долго, чтобы начать соображать что к чему, мы бы начали соображать... Однако, лично я считаю, это замечательно, что мы не докатились до этого – если бы я имела успех, я бы, вероятно, умерла». Однако это интервью было взято в Филадельфии, в США.
Посмотрим, что сказали бы в Новосибирске, в России. Статья Сергея Глазатова: «На мой взгляд, гибель рок-музыкантов в последнее время объясняется прогрессирующим распадом единого духовного поля, объединившего всех нас в недалёком прошлом. Будучи Зазеркальем коммунистического тоталитаризма, андеpграунд цементировался наличием двуединого монстра – врага тоталитарного государства и совкового менталитета. Стоило тоталитарному колоссу на глиняных ногах xoть чуть-чуть пошатнуться, как немедленно обнаружилось, что все мы разные люди со своими многочисленными комплексами, амбициями, иерархией ценностей, жизненными устремлениями и социально-политическими взглядами. Вследствие этого и происходит упомянутый распад духовного поля, сопровождающийся колоссальным выбросом энергии».
Трудно отрицать, что сравнение двух «держав», имеющих большое сходство в амбициях и претензиях на истину, – довольно интересное занятие, особенно что касается революции и свободы. Считается, что Россия не является родиной рок-н-ролла, и «русский рок-н-ролл» приписывается чуть-ли не отщепенцам и непатриотам, тем не менее, это не так, и всё сложнее. В определённом смысле речь идёт о характеристике целого поколения и о некотором вышеупомянутом «духовном поле». Как представитель этого поколения, который всё же волею судьбы долго не умирает по сей день... я хочу уточнить кое-что, что не может считаться просто мемуарным мифом.
При наличии склонности к дедукции и привычки опираться на «общезначимые» ценности, нужно заметить, что духовные поля являются полями «трансмиссии» информации от человека к человеку. Так же иногда упоминаются «двери восприятия» – doors of perception. Cчитается, что хорошо бы иные двери держать закрытыми. Такие серьёзные общественные институты, как образование, религия, медицина, намеренно разрабатывают программы управления сознанием – счастье важнее поиска неопределённых ресурсов. А человеку всё же свойственно уклоняться от управления – начиная с азов творчества, и вплоть до политических альтернатив существующим основам. Также человек обычно проходит сквозь кризисы. Если кризис и не настолько разрушителен, чтобы быть необратимым, всё равно здоровому человеку разрешено думать обо всём, включая мысли о смерти или мысли о том, что его сознательно или непреднамеренно обманывают, или просто о том, что в мире нет совершенства. Кризисы начинаются, как всем хорошо известно, в подростковом возрасте – и возможны разные пути эволюции и революции.
Рок-н-ролл всего лишь одна из антикризисных программ. Если иной еврейский мальчик успокаивается игрой на скрипке, это другая программа. Но, еврейское воспитание дело тонкое – это тема специальной статьи. Посмотрим на революцию как форму шумового протеста. А именно, я помню шумовые стереоустановки, из которых изливались «диппапл, криденса» и прочий «black sabbath» – и это была «прекрасная форма протеста», как сказанно гораздо позже в Швеции. Хотя я припомнил как раз времена «тоталитарного государства и совкового менталитета». Как известно, распад и развал не заставил себя долго ждать. И тогда появился более агрессивный рок-н-ролл, точнее, уже нечто и не рок-н-ролл, а формы, более близкие к объектам карательной психиатрии. 
В России русский рок-н-ролл не был так сильно привязан к психоделии и к наркотикам, как в США и Англии. В русском рок-н-ролле 80-х годов не было своего Тимоти Лири, изучавшего наркотики и ставшего прозелитом музыки. В 1986 году в Новосибирск приехал Борис Гребенщиков с группой «Аквариум». Билеты были распространены среди комсомольских активистов. После выступления Гребенщиков беседовал с залом. Он говорил об элементарных основах индивидуализма. «Я один, и другого такого, как я, больше нет», – сказал его гитарист Александр Ляпин, и никто в зале ДК Чкалова не понимал, о чём это им говорят. Это тогда был такой этап революции.
В этом же, 1986-м, году я бывал на квартире известного тусовщика, Александра «Иваныча» Рожкова – он мой одноклассник к тому же. На этой квартире постоянно бывали Егор Летов и Янка Дягилева, и там начинался новый этап революции. «Если бы я мог выбирать, я был бы Гребенщиков», – говорил Егор Летов. Я, к сожалению, с Янкой практически знаком не был, но с Егором много разговаривал. Однажды Рожков повёз его в так называемый «зомбарий», а меня не взял – ну у него были свои там соображения, кому делать какие экскурсии. Меня он водил в другие места. С «зомбарием» этим работал некий следователь милиции Борискин, которому по долгу службы приходилась пробовать на себе всё: «колеса», «известку» и разные другие суррогаты психотропных препаратов. Также у Рожкова я познакомился с некой Галей-галопиридол, которую её первый муж, Сергей «Джекл» Глазатов, звал «бесноватой», а второй муж собирал библиотеку «мрачных книг». Когда они уезжали в Израиль, Рожков все эти «мрачные книги» по методологии наук и математике похоронил в погребе своего дома. В Израиле сборщик этих книг Виталий, будучи русским, долго не протянул и утопился в Средиземном море. Я, когда приехал в Израиль, пытался Галю найти по её следам в городе Ашдоде, но не удалось. Чуть позже мой экскурсовод Иваныч, который отслеживает все рождения и смерти, сообщил, что Галя похоронена в Эйлате. Но это я отошёл от своей статьи и увлёкся мемуарами, впpочем, только чтобы напомнить тем, кого это как-то касается, об их старых друзьях.
Егор Летов является учеником Сергея Жарикова, который, по крайней мере, сам это утверждает. Он называл Егора хиппарём, а затем, считает, что сделал из него человека, т.е. как бы человека – панка. Познакомил его с Лимоновым и Баркашёвым. Это уже выходит за рамки мемуаров, так как панк-рок – это политическое движение. Зачем Егор Летов явно злоупотреблял политикой – это ему виднее. Но, он это делал давно, когда панк-рок ещё был другим. Сейчас то, что называется панк-роком, скорее hardcore стиль, и в России ему аналогов нет. В России «русский панк-рок» умер вместе с Егором Летовым.

-3-

В общем-то, я занимаюсь анализом текстов. Из дисков я выдёргиваю книжки с explicit lyrics и пытаюсь, когда это возможно, переводить, а чаще просто отношусь как к серьёзной форме поэзии, что, разумеется, не все одобряют. «Какова эффективность механизма воздействия, доступная поп-артисту?»
Как ни странно, у Егора Летова очень необычная и оригинальная лексика, и его стихи не ценят образованные литераторы совершенно напрасно. Иногда, конечно, какие-нибудь «нерукотворные п##дюли» ставят в тупик, но успех «Гражданской обороны» основан на таланте Егора Летова. Видимо, поэзию Егора Летова можно сравнивать с поэзией Яна Куртиса и Джима Моррисона. Я не буду много писать про Летова – так как это дело живущих в России.
Ян Куртис, если верить его жене Деборе, вершиной своего творчества считал «Transmission» и ничего другого уже в этой жизни не захотел творить. «We would have a fine time living in the night, left to blind destruction». Впрочем, Дебора выбрала другую эпитафию для его могилы – «Love will tear us apart again». Любовь каждый раз разъединяет нас. Ян Куртис был болен – эпилепсия, и, возможно, никакого экзистенционального чувства вины у него и не было, просто не хотел быть инвалидом. Но миф есть миф. Ему приписывается так называемая ангедония – болезнь отсутствия радости. Выхода нет, и суицид оправдан. Имидж Яна Куртиса успешно ассимилировала группа New Order – но это уже чистый бизнес, а не революция.
Джим Моррисон умер, в некотором смысле естественной для рок-звезды смертью от передозировки. Всю жизнь Джим был в первую очередь поэтом, и даже время от времени уходил от деятельности на сцене и от музыки. Он оставил сборники стихотворений, далёких от рок-н-ролла.
Егор Летов, Ян Куртис и Джим Моррисон являются исключением из правила, из массы артистов. Они могли бы прожить свою жизнь, не будучи «марионетками музыкального бизнеса» – «music-business puppets» (Deborah Curtis). Их творчество самодостаточно и открывает двери восприятия. Строчка песни – может остаться в памяти на всю жизнь. Но многие образцы иного революционного искусства, может быть, и на самом деле только дразнят начальство и развлекают публику?

-4-

Некоторые поп-артисты, на самом деле, преднамерено несерьёзны. В конце концов, шут – это тоже профессия. А профессионализм всё что угодно превращает в «высший сорт».  Вот, скажем, Элтон Джон – делает своё дело хорошо, и хорошо зарабатывает. Есть примеры более откровенные. Скажем, Сергей Шнуров – поёт про задницу.
Эволюция панк-рока достигла стадии «революции в стакане». Ещё была стадия «революционного танцзала». Revolution Ballroom – Нина Хаген. Ещё «гигант среди карликов» Марк Болан утверждал: «No, you won’t fool the children of the revolution». Танцевали все.        Эта танцевальная функциональность больше никому не нужна. Рок-концерт превращается в митинг.
Панк-митинг в качестве цели ставит тоже освобождение, liberation, но у него что-то общее с пролетарской культурой. «Птичка чирикает на ветке» – не в духе панка. «Американская мечта – чёрная маска и газолин» – это по-нашему. Характерно, что в своё время отказались от музыки как от буржуазного элемента, но также и стихотворения, или «тексты», стали набором слов, над стихотворением никто не работает как над произведением поэзии. Речь уже давно не идёт о рифмах и размерах, но и лексика, образы выхолощены до простых утверждений типа «богатые – г#вно», «деньги – г#вно», «евреи – г#вно». Выпускается пар, и ничего не сообщается.
Впрочем, и того хуже. Если ругательства ещё есть своего рода какой-то (политический) бизнес, то иногда просто перечисляются эмоциональные состояния. «Я шёл по своим делам, а они все делают свои дела. Какое мне дело до них? И какое им дело до меня?!» И музыка, и слова на редкость серые и утлые.
Если послушать старые oldies – скажем, Deep Purple, Led Zeppelin, Сreedence Clearwater Revival – в те времена творчество ещё было старомодным. Неудачные вещи были – но они были экспериментальными, были поисками индивидуального стиля. Индивидуумы перевелись – выжил новый подход, подход общения здесь и сейчас. Концерт закончен, пиво выпито – разошлись и продолжили свои занятия. Ничего не ожидалось в saturday night такого, чтобы можно было запомнить – вход 5 долларов, выход – ноль.

-5-

«Boys wanna fight, but girls are happy to dance all night» (Shirley Manson) – это бритпоп, но не панк-рок. А что бы вы хотели от революции? Опять научную теорию и руководство по геноциду?
Как сделать, чтобы «андеpграунд цементировался», в конце-то концов? Вообще, о каком андеpграунде и о какой контркультуре всегда шла речь в России во времена Подольского рок-фестиваля? Это тексты, которые Егор Летов передавал на свободу, находясь на принудительном лечении? Кажется, в России – это основной архив революции. Но об этом пишут подробно заинтересованные лица.
«By the time we got to Woodstock» – revolution of 1969 – я дочитал до конца. Aвтор 17 лет делал интервью, увлекательно сообщает подробности, которые только ему известны были, но ничему не учит. Может быть, это правильно. Джим Моррисон сказал нечто такое:

«Послушай, истинная поэзия ничего не утверждает, ничего не говорит нам.
Только отмечает возможности. Открывает двери.
Ты можешь войти в любую дверь, которая тебе нравится».

Применяя эту уловку к революции, мы уходим в сторону от больных вопросов. Но в таком случае нужно «послать подальше» и Лимонова с Дугиным, которые механизм воздействия любой поэзии на простых русских фашистов превращают в политический механизм.
Но, в узком смысле, обычно речь идёт о «трансмиссии» революции в области взаимодействия. В России, почему-то, вся деятельность революционеров, друзей Егора Летова, оценивается как героическая. Вся страна пришла в состояние разбитой империи, которая управляется полковником КГБ, но «лидеры мужчин», которые 20 лет топали ногами и плевались ненавистью, саморазместили себя в русском интернете, пишут мемуары о своём житии и борьбе, неясно с кем и неясно с каким результатом. В сферу революционного пафоса попала и Яна Дягилева, которая участвовала во всех мероприятиях, вклинилась в игры этих людей со своим отчаянным творчеством, но которая как человек никому не была нужна. Впрочем, я заведомо субъективен, но это неплохо.

«От этих каменных систем в распухших головах,
теоретических пророков, напечатанных богов,
от всей сверкающей, звенящей и пылающей #####! Домой!»  (Яна Дягилева)

В цивилизованных странах героический этап всякого рода революций, ушёл в архив поколений. Классификация поколений хорошо известна: начиная от битников, Кероуака, который не признал хиппи, и его друга, Гинзберга, который участвовал во всех мероприятиях хиппи. Поколение Baby Boomers, поколение Generation Х и современное поколение Сети, Net Generation, а также более тонкие Y, Z поколения – сводные таблицы свойств поколений опубликованы – это интересно, но в данной статье, мoжет быть, лишние. Современное поколение пользуется «трансмиссией», сильно привязанной к социальным сетям, и вообще к компьютерам. Но удивительно, что компьютеры изобретены недавно, каких-то 50 лет тому назад. Блогосфера и навыки broadcast yourself – новинки культуры. Очень правдоподобно, что этим ресурсом человечество ещё не научилось пользоваться.
Но, интернет как факт, поэзия как факт, революция как факт – свершились. Старый Чарли локомотив не остановит, но что он может? Broadcast himself как все. Что, интересно, останется от нынешней блогосферы через 200 лет, и будут ли на «серваках» вестись такие же раскопки, как в мусорной яме Иерусалима? Очень правдоподобно, что после очередной мировой войны или мировой революции, от всей презентации в интернете ничего не останется, какое-то будущее поколение Space Generation всё сотрёт с магнитных media и начнёт переписывать всё заново. Может быть, с библиотекой конгресса США и библиотекой Ленина в России так не поступят – не будут же сжигать всё подряд. Хотя многое сгорит, даже рукописи у Воланда в аду.

Теги: Leary Siegel Сарнов  Кугель Егор Летов Яна Дягилева