Маленький рекламный клип на телевидении.
Радио "Ностальжи"
Ничего особенного!
Мягкая французская мелодия.
Дама в вечернем платье спускается по ступенькам. Спутник подает ей накидку.
Мимо проезжает экипаж, заслоняя их на секунду. А дальше?
Нет ни влюбленных, ни экипажа...
Осталась мелодия...
Мелодия...
---
Здесь, в Израиле, где я живу уже много лет, мелодии другие.
---
Недавно мне подарили хороший радиоприемник. И я попробовал поймать ту, российскую, трогательную станцию "Ностальжи".
Я крутил рычажок настройки. Вдруг по комнате поплыла мелодия.
Нет, не та, которую я искал.
"...Что ищет он в стране далекой
Что кинул он в краю родном..."
Романс на слова Лермонтова "Белеет парус одинокий..."
Откуда? Отзвук далекого прошлого. Когда-то я любил этот романс
.
И я вдруг вспомнил ее. Фриду.
Так... Мимолетное воспоминание.
Да и познакомились мы с ней когда-то случайно, на бегу, когда я еще учился в Ленинградском университете.
---
Тоненькая, стройная, изящная, стриженная под мальчика, этакий парижский гамен. Гаврош... Но улыбка... темные выразительные глаза, мягкая женственная интонация.... все это делало ее неотразимой.
Познакомились мы с ней - на лекции в университете Вернее, наша группа должна была заниматься в аудитории, где их группа как раз свои занятия заканчивала.
Она складывала книги.
Тут я подошел к ней и увидел... Нет, сначала не ее, а книжку... И тут же схватил ее. Это была книга, написанная подругой моей матери - Руней Зерновой. "Солнечная сторона".
Ее мало, кто читал в то время. Вернее, читали люди определенного круга. Книга и в самом деле была хороша, но... Для эстетов она была недостаточно изысканна. Детектив в те времена считался жанром вульгарным и низкопробным. Претензии к жанру смазывали впечатление от прекрасного языка, талантливо выписанных ситуаций и героев; своеобразной, колоритной Одессы, и разнообразного Питера, возникающих, выплывающих из страниц этой книги. Книга была живая. Она дышала.
Но, повторяю... Мало кто тогда это оценил. И рецензий на нее почти не было. Потому-то я так обрадовался, увидев книгу на столе в университетской аудитории. Явно с черного хода проникла. Да кто же ее сюда принес? Откуда нашелся такой понятливый? Что за чудо такое?
Я поднял глаза. Понятливое черноглазое чудо стояло передо мной.
- Замечательная книжка. Хочешь, дам почитать?"
-
Я не успел ответить - в аудиторию ворвалась наша группа. Книга очутилась у меня в руках, а моя новая знакомая устремилась к дверям.
- Эй! - успел я крикнуть. - Кому отдавать книжку-то? Как тебя зовут?
- Фрида!
И она исчезла.
Как потом оказалось, это было одним из ее свойств. Неуловимость. Вернее, способность исчезать в самый неподходящий момент.
Хотя в данный момент это было вполне естественно – в аудиторию уже входил наш преподаватель.
Классный преподаватель, кстати. По зарубежной литературе. Лекции он строил по всем законам ораторского искусства. И при этом - блестящее знание литературы, сдобренное хорошим чувством юмора.
Зачастую он был коварен и беспощаден (особенно по отношению к тем, кто не посещал его лекции), а любая попытка потягаться с ним в остроумии - была обречена на неудачу. Хотя попытки эти он ценил.
На экзамене он был непредсказуем. Мог спросить студента, например: « С какой фразы начинается "Вертер"? или " В каком романе Диккенса встречается одноногий бродяга?".
Даже если мы и читали Вертера, то кто же помнил первую фразу? Первых фраз мы помнили ровно две - из Пушкина и Толстого: "Мой дядя самых честных правил..." и "Все смешалось в доме Облонских..." Ну, а что до одноногого моряка (или бродяги), то, кажется, ни один роман Диккенса без этого персонажа не обходится... Его остроумие... Когда в ответ на его замечание, что курсовая работа коротковата, кто-то попытался напомнить, что краткость - сестра таланта, тут же последовала ответная реплика: "Похоже, что в данном случае сестра тоскует о брате. И безуспешно, заметьте!"
Его любили... А когда на факультете затеяли капустник, оказалось, что он незаменим в роли режиссера, актера, соавтора и просто славного малого.
Весь факультет готовился к этому капустнику. Как водится, подготовка к нему доставила нам даже больше удовольствия, чем сам капустник.
Я пытался разыскать свою новую знакомую, но она была неуловима. И адреса ее почему-то никто не знал.
Но на капустнике она появилась. Когда официально-юмористическая часть была закончена, я вдруг обнаружил ее на подоконнике с гитарой. Вокруг клубилась толпа, а она тихо напевала песни Окуджавы.
Мы так и не успели с ней поговорить, хотя она и помахала мне рукой издалека. Я попытался ее поймать при выходе, когда окруженная приятелями она садилась в машину - кто-то из них поймал такси - и крикнул про книгу.
- Позвони мне! - крикнула она в ответ.
- А телефон?
Но машина уже отъехала.
Потом я провалялся неделю с гриппом, а когда добрался до университета, и даже телефон отыскал, меня ожидало разочарование. Когда я позвонил, мне сказали, что она с мужем уехала.
- Как с мужем? - ошеломленно спросил я. На вид ей было лет семнадцать - не больше.
- Так, милок, - ответили мне. - С мужем и ребенком!
- А куда?
- Куда-то под Брянск. Мне не докладывали!
Вот так. Значит, и адреса нет. Ну, что ж... Не судьба, значит. У меня было странное ощущение, что залетел трогательный воробышек в мою жизнь, чирикнул что-то нежное и улетел...
Жаль...
---
А жизнь бежала дальше.
Много позже, в одной из компаний я познакомился с ребятами из мухинского художественного училища. Мы подружились. Я побывал на их выставке, а потом они пригласили меня в свою мастерскую.
Мастерская напоминала пещеру Алладина - старинная медная лампа (вот почему я вспомнил Алладина), холсты и полотна, расписные платки - глаза разбегались.
При этом ребятам был присущ своеобразный снобизм - трапезничали на газете - нарезанные колбаса, сыр... Но водку или дешевый портвейн пили не из стаканов, а из замечательных хрустальных миниатюрных бокалов - необычных, своеобразных. Я долго разглядывал бокал - ничего подобного я не встречал.
- И не встретишь, - сказали мне. - Это Володька делал. Талантливый мужик был - между прочим, пескоструйный метод изобрел - так обрабатывал стекло - закачаешься!
Ну, метод меня мало интересовал, а вот бокал... Какое-то в нем было особое изящество... Интересно было бы познакомиться с этим человеком.
- А почему был? - спросил я. - Куда он делся?
- Да, попал по распределению под Брянск. На хрустальный завод. Пропал для общества. И не пишет даже. У нас тут где-то фотография была - на отвальной...
Боря полез в ящик стола и вытащил фотографию.
- Вот! - ткнул он пальцем. - Вот он. Смотри! Он рядом с женой
Но я и так уже смотрел во все глаза - на фотографии была она.
- Фрида! - невольно пробормотал я.
- Ну, да. Володькина жена Фридка. А ты их знаешь, что ли?
- Да нет, видел ее мельком в университете. А у тебя их адрес есть?
- Был. Правда, кажется, они поменяли квартиру. Но если хочешь, я узнаю. И тебе позвоню.
---
Он не позвонил. А я закрутился с собственными делами. На носу был диплом, да и моя Лиля - миниатюрное создание с железным характером - не оставляла мне время на какие-либо размышления.
Хотя иногда я испытывал легкое сожаление - мне казалось, что что-то очень важное ускользает из моей жизни. Уже ускользнуло.
А жизнь шла своим чередом.
---
Шли годы. Я работал в литературном музее, писал диссертацию, давно уже был женат - к радости родителей. Жизнь была определенной и устойчивой.
И вдруг... мне все обрыдло. Я знал, что будет завтра, послезавтра, через месяц, и вообще в ближайшие годы.
Ломать я не умел. Свернуть с накатанной колеи было трудно. Но смириться оказалось еще труднее.
Совершенно неожиданно для всех (и для себя самого) я вдруг бросил все, уехал в Москву, поступил во ВГИК на сценарное отделение (к всеобщему изумлению – поступить туда было вообще нереально), и поселился в общежитии. Мне ыло уже тридцать.
---
Оказалось, что я себе вернул юность, студенчество, безответственность, и радость жизни.
Мне стало интересно жить. Я с радостью заводил новые знакомства, выслушивал бесконечные истории, пытался писать сценарии, подрабатывал, снимаясь в массовках... Обожал истории-притчи... Вкус к ним мне привил мой преподаватель - маститый профессор, автор известных сценариев. Ходили слухи, что один из его фильмов - "Белое солнце пустыни" - космонавты в обязательном порядке требовали с собой в космос. В общем, личность он был легендарная. Мы с ним неожиданно сблизились и часто, вместе с еще несколькими студентами, шлялись по Москве - старые переулки - Подколокольный, Подкопаевский, Чистые Пруды...
"Переулками кружит - не подкопаешься.... Подковыров переулок, Подкопаевский... Старый город с нами всеми наиграешься», писал кто-то из современных поэтов.
Московские переулки...
Во время одной из этих прогулок мастер и рассказал как-то историю, которая меня вдруг насторожила. Очередная притча, которую он рассказывал обстоятельно, со вкусом,
приговаривая, что, мол, это - отличный сюжет для сценария, но вот руки не доходят...
Сначала было чуть длинноватое вступление о юном мальчике, который учился в Питере на художника, а потом еще неоперившимся птенцом попал на работу в провинцию на какой-то хрустальный завод. И вот тут колесо Фортуны неожиданно и со скрипом завертелось самым причудливым образом. Помог этому случай. Юбилей самого главного человека в стране, а именно - Леонида Ильича Брежнева.
---
Итак, когда вышеупомянутый юный мальчик работал на этом самом заводе (не то под Брянском, не то еще где), туда приехала комиссия ЦК ВЛКСМ в поисках достойных подарков к юбилею. И там, в музее стекла, они увидели изделие из хрусталя под названием "Цветок жизни". Или "Ваза бытия"... Цветок действительно был красив. Да и ваза недурна. Комсомолу понравилось. Но... Вот если бы побольше размером...
- Есть, - наивно сказал художник. - Есть у меня дома авторский экземпляр.
- Прекрасно. - Отозвалась комиссия. - А не пригласите ли вы нас к себе, Владимир Иванович.
Он пригласил. Посидели. Выпили водочки из хрустальных бокалов - тоже авторская работа хозяина, и комиссия - полюбовавшись на вазу - решила, что для подарка это вполне подойдет. И распорядилась упаковать вазу.
Тут наш художник возразил. Он, конечно, любил Брежнева, но, по-видимому, не настолько, чтобы дарить ему свои произведения.
- Меньше чем за тысячу - не отдам, - заартачился он.
- Конечно, - отозвалась комиссия. - Если вы настаиваете - деньги получите. Но мы вам советуем - подарите! Вам же лучше будет.
Совету пришлось внять, и вазу увезли в Москву.
А дальше произошло нечто неожиданное. Вазу поместили в музей подарков, и в канун своего юбилея Брежнев пошел в музей полюбоваться - что страна ему подарила. Подарков было много - страна не поскупилась. Вождь обошел музей, неожиданно остановился перед пресловутым "Цветком жизни" и одобрительно хмыкнул. Стало ясно, что вещь понравилась чрезвычайно - он даже поинтересовался именем автора.
После его ухода в музее началась суета - имя художника заинтересовало всех. Да кто он такой - этот Владимир Иванович?
К общему ужасу оказалось, что никто. Даже не лауреат. Это уже явно никуда не годилось. Нужно было искать выход из положения. Срочно собрали внеочередную сессию Ленинского комсомола и присвоили ему звание лауреата. Позвонили в провинцию, вызвали его в Москву. Назначили главным художником заводика, отправили в командировку в Чехословакию, где лучшее стекло в мире, а также богемский хрусталь, (или стекло)- комиссия в этом мало разбиралась, но ритуал был выполнен.
А дальше пошла неслыханная карьера - премии на всех художественных советах, персональные выставки... Плюс негласная специализация на официальных подарках от лица страны.
Выстроили дворец спорта на Кубе. Кому заказывать для него хрустальные люстры? Конечно, Владимиру Ивановичу. Организовали в Сочи всесоюзный фестиваль песни "Красная гвоздика!". Кому заказать приз - хрустальную гвоздику? Все тому же Владимиру Ивановичу! И так далее.
Художник он был талантливый. И неожиданная слава, надо сказать, его не испортила. Тем более что он ее не добивался, и по трупам не шел. Фортуна! Игра случая! Живая легенда.
---
Что-то мучительно-знакомое прозвучало для меня в этой истории. Клянусь, я слышал ее в первый раз. А зная способность своего шефа кое-что талантливо присочинить... И все же ассоциации цеплялись одна за другую... Цепочка... Ведь слышал я уже про этого Брянского художника... Что? Мои приятели художники... мастерская... хрусталь... бокалы...
Фотография....Да, фотография... Художник с женой... Фрида!... Мистика... Этого не может быть...
---
Потом, много позже, я пытался разгадать ее загадку. Как, скажем, некий феномен.
Впрочем, описать обаяние, секрет его воздействия - невозможно
На первый взгляд - ничего особенного.
Мягкая, чуть ироничная улыбка, женственный изгиб губ, быстрый взгляд карих глаз, легкое прикосновение руки - и ты чувствуешь, что все обращено к тебе. Что тебя слушают, тебя понимают, что любое твое слово рождает отклик... А уж когда она бралась за гитару...
Кстати, когда я услышал от нее песни Окуджавы, долгое время потом мне казалось, что иначе их петь и невозможно.
Сирена?... Занесла нам несколько сладких песен, и дальше... Бабочка упорхнула. А ты чувствуешь себя покинутым "очарованным странником".
---
Много лет спустя я встретил ее в Израиле. На иерусалимской улочке Бен-Иегуда.
Она сидела за столиком уличного кафе. Она? Не она? Гадать мне пришлось недолго. К столику быстрыми шагами подошел молодой человек с цветами. Ее лицо распахнулось ему навстречу, он просиял, и я увидел на его лице уже знакомое мне выражение " очарованного странника". Тут уже все сомнения отпали. Она!
Но подойти я не решился. Их окружала плотная аура поглощенности друг другом...
---
Жизнь текла дальше.
Я сделал неожиданную карьеру в иерусалимском университете.
Кому нужна в наши дни поэзия начала века? Оказалось - моим студентам нужна.
А я - вечный ученик, вечный студент, стал профессором. Свой семинар...
Я ловил себя на любви к притчам и деталям, на ироничной манере изложения - все это способствовало популярности среди студентов, но я-то знал источники - неизбывная
(неистребимая) память о моих бывших профессорах и постоянное неясное сожаление о некой несбывшейся мечте - я не мог бы сам это точно сформулировать, но, как оказалось, у окружающих возникала какая-то смутная мысль о тайне, о том, что за словами кроется какой-то подтекст... В общем, ореолом (сам того не подозревая), я обзавелся. С учениками мне везло. Один из них писал работу о поэте Кузмине, и стажировался в Ахматовском музее в Петербурге. Писал оттуда, что имя его профессора открыло перед ним все двери.
Льстил, мерзавец. И все же рвался обратно. Да и другие мои ученики... Разлетались по свету, работали в архивах разных стран, получали серьезные предложения, но всегда возвращались.
Сам же я тоже наконец смог утолять свою страсть к путешествиям, прикрываясь командировками, грантами, работал в зарубежных архивах, меня часто приглашали...
Я побывал в Италии, в Праге, в Вене...Потом плотно засел за работу в Иерусалиме...
----
Неожиданно я поехал в командировку в Англию. Понадобилась уйма совпадений. Короче, меня пригласили несколько организаций сразу - так что мне даже пришлось выбирать, чьим гостем быть. Я давно мечтал о Лондоне. Нет, не совсем так. Я всегда мечтал увидеть Париж. Но Парижу суждено было на протяжении многих лет оставаться мечтой. И может это и правильно - кто знает, какова воплощенная мечта. Я слишком явственно представлял его - по книгам, альбомам, репродукциям, у меня был свой Париж, и я боялся, что явь и мечта не совпадут. Потом оказалось, что это не так. Но.. потом.
А вот Лондон...Он был свой. Туманный, громоздкий, наполненный счастливыми новыми знакомствами - например, с сэром Исайей Берлиным, и старыми ностальгическими дружбами.
Лондон "Саги о Форсайтах"?.. Да, нет, пожалуй.
В Лондоне я встретился со своей старой приятельницей Ниной Серман и ее мужем. Она работала на БиБиСи. И даже брала у меня интервью. Конечно же, дело этим не ограничилось. Ведь именно с ее мамой Руфью Александровной (Руней Зерновой) и дружили когда-то мои родители.
Ниночка затащила меня к себе...Мне казалось .что она все та же... В ней всегда было большее, чем красота. Какая-то детская чистота. И голос... То, что выделяло ее (и кстати, ее мать тоже). Голос... Ее мать Руня когда-то ездила в Испанию, как переводчица - в интербригадах, потом прошла через лагеря... Когда они с мужем вернулись из лагеря - после смерти Сталина - один из первых домов, в котором они появились, приехав в Питер, был дом моих родителей. Старый деревянный дом с балконом в Лесном. На балконе цвели анютины глазки, душистый горошек и настурции, выращенные бабушкой.
Теги: ностальгия