Первый армейский день
Думаю, любая армия рада добровольному призыву студентов в свои ряды, а студентов-медиков – в особенности. Кроме того, до политиков так и не дошло, что лучше протирать штаны на переговорах, чем рвать их в клочья на войне, поэтому начало 2003 года ознаменовалось подготовкой к защитному вторжению в Ирак. Звучит также нелепо, как и сама идея. Мое прошение молниеносно удовлетворили и назначили срок призыва на конец первой недели февраля. А еще говорят, что солдат по осени считают. С воскресенья начались поочередные проводы всеми знакомыми в течение четырех суток кряду.
СОзнательному СОлидному СОлдату СОлидарно СОчувствовали СОседи, СОкурсники, СОтрудники, СОбеседники, СОратники, СОюзники, СОтоварищи, СОбратья, СОбутыльники, СОучастники, СОжительницы, СОвратительницы, СОболезнующие, да, СОбственно, СОвершенно все СОбравшиеся СОвременники и СОродичи, СОгласные "СОобразить" из СОвместного СОсуда и СОобща СОпроводиться до СОстояния СОмнамбул.
Последний день прошел наиболее бурно, но если на пьянке я чувствовал себя возвышенной личностью, то на утро – падшим организмом. Кроме того, открыть самый удаленный от подушки глаз удалось только в восемь утра – за полчаса до построения на Бакуме (распределительная база в Тель-Авиве). Было чуть стыдно за вчерашнее, но не помню, перед кем. Лучшему другу Борьке тоже было стыдно за то, что не разбудил, как обещал – в пять утра. Но это было неважно. Я думал только о сегодняшнем армейском дне: какое оно – это армейское дно. Да и Бакум не саксонский, опоздаю в армию на пару часиков – кто заметит?
Как же я недооценил пунктуальность в израильской армии! По ненавистным взглядам на мое появление в половине одиннадцатого можно было легко догадаться, кто тут своей вежливостью метил в короли. Мы ждали до двенадцати, пока соберутся все опоздавшие к половине девятого. Заняться было совершенно нечем. Армейское дно было довольно однообразным: все подстрижено, покрашено, засеяно песком и "нааббревиатуренно" армейским сленгом. И мой взгляд стал не менее озлобленным по отношению к тем, кто прибыл в последние минуты перед отправкой в столовую во время полдника. Так ничего и не сообщив, служивые добавили нам еще часик на еду. Правильно – вдруг еще кто-то сегодня служить захочет.
Гигантская база вплотную прилегала к не менее крупной больнице Шива, где я должен был проходить практику в ближайшем семестре. И мне очень не хотелось, чтобы ирония судьбы засунула меня сюда, как бы в насмешку над мечтами и планами. А планы были точны и просты: дайте точную снайперку и просто пошлите отстреливать араблюдков-террористов. Но Злорадство, зацепившись за грезящую вероятность, уже оттачивало фразочки типа: "Посмотри через забор, ты бы мог не тут на вышке сидеть и бутербродом чавкать, а там учиться пролежни чистить и старичкам задницы подтирать." Насмешки были еще сыроваты, но Злорадство работало над этим. До самого вечера нас гоняли по зданиям и кабинетам, одели в форму и сняли все остальное: отпечатки пальцев, панорамный снимок зубов, лишние волосы и улыбки с рож прибывших к обеденному времени. Очереди тянулись всюду, отовсюду и вовсю. Самая долгая, конечно же, в медпункт.
Единственный антипод доктора Ливси уныло записывал в новые карточки все жалобы пришедших. А знаете, как евреи умеют жаловаться – самое время посылать не к какому-нибудь АйБолиту, а сразу к ОйСтраху заказывать реквием и к ОйУмеру на панихиду. Но Пилюлькин никуда не посылал, проводя осмотр с "повернитесь-нагнитесь, вижу половой жизнью живете". И сомнительной радостью последних в этой очереди было то, что первые, закончив осмотр, все равно были обязаны дожидаться окончания приема для общего сборища и получения мУдостоверения солдата.
Тяжела служба в армии, но, к счастью, впереди выходные. Отслужив нелегкий положенный первый день, органы, загруженные в тело, с ликованием поехали в общагу Техниона отмечать это событие. Печень отчаянно сопротивлялась и жалела, что Прометей подарил какой-то огонь, а не свою бессмертную часть. А вечный бой пускай мне только снится.
Курс молодого бойца
С новой неделей начался курс молодого бойца, на который я собирался, как в тюрьму: взял только самое необходимое и остальное барахло. Сумка получилась увесистая, но относительно небольшая. Это я оценил лишь на станции "Беньямина", где в ожидании подвозки собрались зеленые лысики с толстенными рюкзаками в человеческий рост. Может, взяли с собой свои палатки и раскладушки – другого объяснения не находилось.
Подъехал автобус с решетками на окнах, и, наскоро затолкав всех во внутрь, водитель предупредил, что сейчас тронется. Ну, держитесь! Мы тряслись и держались, ведь, похоже, тронулся он уже давно, а сейчас периодически тормозил, да так, что все просто падали. Да еще и грязевое шоссе только ухудшалось, отдаляясь от станции. Понимаю, что хороший асфальт на дороге не валяется, но зачем лететь по собачьим тропам, как по скоростной трассе? Уж не знаю, по какому бездорожью планировал ударить этот водила своим автопробегом, но битыми оказались мы.
В конце концов человеческий транспорт с нечеловеческими условиями привез нас на место, напоминающее "Казахский DООМ": никаких монстров, лабиринтов и зданий – голая степь. Казармы здесь я и не ожидал увидеть, хотя надеялся. Всех построили и приказали отдать честь. А потом вышел сержант и поприветствовал примерно такими словами: "Я ваш командир, а вы стадо призывников. Будем знакомы."
Затем последовал инструктаж о территории и местности, а также запрет соваться за колючую проволоку на минное поле, потому что во время войны не дело праздновать что-либо взрывами и криками.
Из продолжения ознакомительной речи стало понятно, что на нас пахать будут, как на собаках, а за спасение мира обещают вечером покормить. Такие рассуждения только добавили раздражения в мой чудесный характер. Но так как Дедушка Мороз не подарил мне на Новый год пачку нервов и упаковку терпения, эти мысли пришлось насильно отключить. В принципе, чтобы особенно не думать здесь, я все уже обдумал дома: как себя вести, где стоять, на что смотреть, так что мозг, как таковой, не требовался, ну как и любому военному. Но тут выяснилось, что командовать нами будут девушки – вылитые 90-60-90. Мозг включился и, оценив ситуацию, согласился бы даже на ту, что подешевле: за 60 – индуска с фигурой, которая на ее родине, наверное, не только уважаема, но и священна (корова жирная).
Сказал бы ей пару уменьшительно-ласкательных, чтобы получить взамен ласкательно-увеличительных, но оказалось, что в армии желания этих женщин – закон, а желания подчиненных мужчин – статья. Так что, даже если такая командирша и положит на меня глаз, придется поискать, что положить на нее в ответ. Ну или хотя бы по той же индийской традиции перекрасить красную точку на лбу в зеленый цвет, как знак согласия. Ладно, все равно эти малолетки какие-то мелкие, злобные и с хвостиком в кепке. Вероятно, чтобы солдаты свысока сразу привыкали смотреть на погоны, а не на рост, возраст или пол.
Нас разделили на первый, второй, третий и так далее – до четвертого отряда по количеству девиц, к которым с этого момента приказано обращаться "мем". Точнее, "мем-мем", ведь военным все надо дважды повторять.
Мозг снова вырубился, предоставив инстинктам управлять новоприобретенными солдатскими привычками. Например, теряться в правом углу строя в виде русской буквы "П". Просто правше легче отсчитывать добровольцев слева. Или же палец указывает в центр линии, ведь в углу непонятно на кого показывают. К тому же, я еще и без очков – вообще не собираюсь реагировать на движения командирши. И если она пошлет целую колонну что-то мыть, то можно оказаться в другом "добровольческом" отряде. Также добавился фактор внимательности: в палатке сразу занял раскладушку на уклоне, чтобы не затопило, и там, где потолок без дырок или провисаний. В столовой решил автоматически фиксировать места, где есть все вилки и не сыро на скамейке. Ну и все в том же духе из рассуждений "духа".
На вечернюю кормежку нас все же погнали, несмотря на то, что сегодня спасение мира не состоялось. Прыгнув на сухое место на скамье, я задницей почувствовал, что эта замечательная способность все замечать мне тут не потребуется. Скамейка в момент прогнулась под моим весом, и вода с соседних мест перетекла в мои сухие штаны. Подмоченная репутация несколько омрачила этот пир во время зимы, но зато, с большим аппетитом отужинав сею безвкусную пищу, я подумал:
- Да не так уж тут и плохо.
Потом с отвращением посмотрел, как солдаты моют посуду, и решил, что завтракать я не буду. Собственно, без еды тяжело только первый месяц, а потом ничего – умираешь. Не, такой вариант не подходит. "Может, таскать с собой моющие средства?" – подумалось мне. Но один только вид жидкого мыла мог бы убить все бактерии, и мои руки опасались его брать. Гигиена была ни к черту, и Интеллект, разбудив Клептоманию, сбедуинил вилку и ложку, чтобы сделать их личными столовыми приборами. Фиксирование мест в столовой можно полностью удалить из списка инстинктов.
В отведенный для личных нужд час перед отбоем народ обживал палатки, как свиньи берлогу, а я провел время в душе в ожидании теплой воды. Холодный и злой, я напоролся на еще один сюрприз в виде ссущего наказания в моем углу на возвышенности. Это ссыкло, устроившее сортир прямо в палатке, оказалось похлеще дементных дедков из больницы "Рамбам". Во всяком случае, его струя была похлеще. Фигеющий народ только сделал удивленные движения руками: ну что с ним сделаешь? Еще один прокол в моих предусмотрительных планах. Убить писающего мальчика мне не дали. Прибежал сержант и выгнал всех "Ильичей" нах из шалаша, а уссавшегося товарища выволок на разборки с майором. Больше мы его не видели – наверное, перевели, но хочется верить, что зарыли живьем этот ходячий биотуалет.
Все оставшиеся, кроме меня, дружно поржали над идиотом. Но в какой-то момент другому придурку не выписанная моча ударила в голову, и он решил протереть горящую лампочку влажной тряпкой – чтобы светлее стало. Тут-то его током и полегчало, а мы остались без света на ближайшую неделю. К моему хмурому лицу добавилась еще пятерка рыл.
Офицеры в отбой ложились спать вместе с солдатами, а утром учили опрятности внешнего вида и культуре. Без этого никак, потому что иногда вообще поражаешься, что у людей целых десять пальцев на руках и только две ноздри. Да и надо же научить дебилов правильно сморкаться и не пердеть в строю во весь голос. В принципе, это делать не запрещается, но запрещено в это время двигаться и смеяться. Смеяться хочется всем, а двинуться – "виновнику". Смех – это хорошая панацея, но не в строю... да и при поносе тоже отставляет свой след.
Я же почти не смеюсь – выработал такой имидж: туповатый русский без чувства юмора с плохим пониманием иврита и с мгновенно пробуждающейся агрессией. Если Бог создал такого меня по образу и подобию своему, то ему еще надо очень много работать над собой. Дважды чуть не подрался с самыми наглыми. Одному даже порвал цепочку с личным номером, когда схватил за отворот рубашки в, якобы, порыве гнева. Случайно, конечно, но зато меня теперь побаиваются. Может, я и без тормозов, но на начальство не наезжаю, веду себя тихо по принципу вжившегося в образ: "НЕТ трогать – НЕТ проблема! Водка пить, земля валяться!"
Но иногда все же тяжело сдержаться от улыбки в период всеобщей озабоченности. Нашего сержанта за глаза прозвали "Чё-за-фигня!", так как это его любимая фраза, и он употребляет ее по поводу и без. Как и многие, я уже не могу спокойно без смеха слышать его грозный голос, ориентированный, видимо, на запугивание "зелени". Когда он гневно толкает речь о том, что завтра может случиться война или какое другое мероприятие, многие стараются на него не смотреть и, желательно, не слушать, чтобы не заржать. Это невнимание бесит его еще больше, и, переходя на крик, он срывается: "Я для кого тут попугаем каркаю? Займитесь самодисциплиной или ею займусь я!"
О поведении в столовой я вообще молчу. Молчу и слышу то рыгания, то скидывание еды на пол. Не солдаты, а колхозники. Им только бы вилы в левую руку, да косу в правую, ну и лопату – хлебать массу, зовущуюся супом, стоящую на столах для грязных подносов и разносов. Интересно, а в обществе как они себя ведут. А с девушкой? Или, может, тут у всех свой особенный имидж, где интеллигенции шаром не найти. А может, постепенное ухудшение качества пищи так сказывается. Даже начинающий студент может из "Мивины" приготовить двадцать блюд. А тут какой-то сварщик наварил супа, где макароны устроили заговор типа "нам, пацаны, надо держаться вместе", и нажарил cut-let (отрежь-выбрось).
На сладкое подали убитые лимоны, которые при жизни вели себя плохо, поэтому попали в лимонАД. От такого десерта пришлось отказаться, чтобы не стошнило, как менее предусмотрительного солдатика за соседним столиком.
Я опять отключил все чувства и мозг, так как ум помогает выжить, но жить мешает. Юрка, сидевший рядом со мной, чуть не подрался с блевуном, но я не дал ему начать потасовку. Прибежал сержант и, не оттягивая резину в долгий ящик, разобрался, как следует, и наказал кого попало, а именно – того, кто больше всех возникал, а не Юрбана и виновника событий. После того момента я сдружился с Юркой, потому что, как и он, был темной лошадкой для всех, ничем себя не проявляющей. Наказанных отправили на мясо – помогать поварам его портить для следующей трапезы, а может, вылавливать на кухне насекомых в виде тараканов и мышей в виде крыс.
Самый больной в мире
Я сразу обратил внимание на тихих личностей, которые, подобно мне, стараются затеряться в толпе. Стал на них ориентироваться, так как они лишний раз даже из палатки не выйдут, и если вышли – значит, надо. Благодаря этому, отдыхаю без суеты, ни разу не опоздал на построение и ни разу не попался неработающим. Все же умные люди попадаются здесь не только в летнее время, когда база отдана на растерзание студентОВ.
В толпе затеряться несложно, потому что при перекличке всегда есть проблемы с прочтением моей фамилии. Активно этим пользуюсь, никогда не поправляя, а если спрашивают, то по разному коверкаю свою фамилию, вставляя рандомальные гласные среди записанных у командирши согласных. Вначале у нас было шесть Дмитриев, и я среди них просто солдат без имени с невозможной фамилией. Очень удобно не обращать внимания ни на что, стоя в углу, или на крики сержанта в спину, когда очень быстро идешь под девизом "матушка Лень зовет".
Юрку с простой украинской фамилией в два слога по имени даже не называют. Тем более, своим высоким ростом он выделяется из толпы, поэтому вечно ходит в добровольцах. Если бы не его матерные ворчания по этому поводу с диким украинским акцентом, то был бы идеальный израильский солдат.
- Гхакшев! – орет Юрбан при приближении мем-мем.
- Вообще-то правильно говорить Акшев, без "Гха", – говорит она, подойдя ближе. – Понятно?
- Агха! Гхакшев, твою мать!
В иврите есть устойчивое выражение "лех-кебени-мать", которое пошло от смеси иврита ("лех" – иди) и русского (в переводе не нуждается). Оно не считается грубым и применимо даже в детском саду, равноценно "иди к черту". Но в армии за добавку вольностей в виде родственников подобного рода сразу следует коллективное наказание, и все присутствующие отправляются поработать.
Обычно я стараюсь найти себе занятие сам, чтобы мне не нашли. К примеру, могу часами помахивать метелкой, сметая все на своем пути, но откладывая окончание работы "на потом", чтобы обязательно это не успеть. А тут, как на зло, остановился на минутку с Юрбаном свежим воздухом покурить, ведь "дым отечества нам сладок и приятен". Хотя Чацкий, наверное, курил что-то более интересное. Теперь вот послали на кухню с еще десятком человек, а мне уж верилось, что туда я больше не ездун... ездюк... ездец...2 Короче, пошел отмывать посуду с посланными массами от масс недоеденных.
Оспаривая мнение Марка Твена, мое стремление к большинству обусловлено возможностью пофилонить в толпе. Но в столовой – это наиболее сложная задача. И тут смотрю: у складов пять человек построились и ждут чего-то. Присоединился к ним с краю – все равно командирша не помнит, кого отослала. Проходит капитан и спрашивает меня, как крайнего: "Что вы тут делаете?" (имея в виду всю толпу) Честно ответил: "Не знаю." И выпрямился по стойке смирно. "Продолжайте", – ответил он и ушел. А мы остались в молчаливой выправке по стойке смирно.
Собственно, за разговорчики в строю нас пугают, что мы весь день будем так стоять. Я был бы не против – все лучше мытья посуды. Так что продолжаю придерживаться позиции, в которой слова не расходятся с делом: молчу и ничего не делаю. К сожалению, оказалось, что эта группа ожидала отправки домой на "гимели". Больные и немощные неподвижно стояли четверть часа, шикая на меня, когда я пытался узнать, что мы, собственно, ждем. С прибытием автобуса они собирались так быстро, что было обидно терять таких активных и способных вояк.
А вообще, это была гениальная идея, давно пришедшая в голову, и, наконец, нашедшая мозг! На ближайших стрельбищах пожаловался, что сильно чешутся глаза, и меня тут же отправили к медику полка. Тот первым делом протянул мне градусник. Я говорю, что у меня нет жара, а просто аллергия. Но это было неважно – пришлось измерить температуру прежде, чем получить хоть какую-то помощь. У него вообще пунктик на градусник. Может, это единственный прибор, который он был способен освоить. В итоге удалось выбить "бет" на полдня, в отличие от "гимеля" – это отдых на территории лагеря. Тоже неплохо!
После этого случая я серьезно занялся своим здоровьем. Вместо помахивания любимым метательным орудием (в смысле, метлой) теперь часами сидел в ожидании медицинской помощи, услужливо пропуская всех вперед, благодаря чему последующие три дня вообще не понимал, что происходит на базе. Кричал со всеми "Акшев" и на вопрос: "Понятно?" – кричал "Да!" со всеми, а после спрашивал, что же мы делаем и что нам понятно. Немного успокаивало то, что не я один был такой, так как большая половина спрашивала у меньшей то же самое.
Врач на базе появлялся лишь дважды в неделю, но принимал всех до последнего. Получить медицинскую помощь стало неизбежно. Ничего, рассказал ему все, как есть. Мол, я не профессионал, поэтому врать не буду... и понеслась! Обалдев от моих симптомов, доктор осторожно сказал:
- Не хочу тебя пугать, но тебе стоит провериться. Я выпишу направление, и, если в течение двух недель ты никуда не попадешь, то определю в приемный покой.
Да если собрать все симптомы, что я ему рассказал, то через две недели меня забрать можно будет только в морг.
- Значит, ты живешь в Крайот... Это возле Иерусалима, где-то на юге?
Ну как ему тут ответить: честно или все, как есть? Не стал поправлять географически "подкованного" человека и с искренним удивлением спросил:
- А есть больница на юге? Это бы мне подошло.
Врач усмехнулся, мол, конечно, есть, наивный ты солдатик, и выписал бумажку в Ришон-Ле-Цион. Несмотря на то, что технически эта больница была в Центре, опоздание на родную базу было гарантированно. Шутка ли, промотаться через пол страны туда-обратно. Показал справку своей командирше, и та обалдела:
- А почему не в Хайфу?
- Я знаю? Врачу видней.
- Ладно, пусть медик полка назначит тебе очередь.
Старый знакомый сразу меня узнал. "А-а.. Дмитрий. Как твой глаз?" И протягивает градусник. Я пытаюсь объяснить, что со мной все в порядке, но он настоял на своем. Градусник вставлялся "per oral", и потому мы молча сидели и смотрели друг на друга. Аппарат пикнул, ховеш посмотрел на мою нормальную температуру и дал понять, что я свободен. Тут уж я, извиняясь за то, что говорю, когда он перебивает, рассказал ему, зачем пришел. Оказалось, что очередь так уж скоро не назначишь. Но он, в свою очередь (как-то каламбурно получилось), обещал с этим поторопить кого следует.
Умники в армии
Люди, которые думают, что они все знают, раздражают нас – людей, которые действительно знают все. Один отмочил, что здесь пища здоровая, так как вредные анаэробные бактерии не живут в грязи. Какое глуПокомысленное заявление – просто и днем и ночью ДУБ ученый, в котором спит гений (весьма крепко спит).
Впрочем, другая обезьяна перехватила пальму первенства утверждением, что анаэробными бывают только вирусы. Так вот кому кора головного мозга досталась от дуба! Интересно, ему череп не жмет? Короче, ученье – свет, неученье – армия, и неученых – тьма. Наверное, и в школе они... ах да, какая школа!
Я же скромно с ученым видом знатока храню молчанье в каждом споре и остаюсь при своем мнении методом держания его при себе. Может, хоть армия их чему-нибудь толковому научит.
Армия учила, как могла. Сначала занятия проходили всей стаей, но потом нас поделили на группы, и материал стал разнообразнее. На первых порах я серьезно отнесся к новым дисциплинам, стараясь вникнуть в глубину вопроса, но очень скоро понял – это лишнее. Экзамены, проходившие почти каждый день, шли по одной схеме. Заходим в класс, равнение по половым щелям. РазБРЕДаемся по одиночным партам, чтобы получить очередной БРЕД.
Нам раздают листки с отвратительным качеством и, обязательно, с мелким шрифтом. В ответ на возмущение народа пухленькой командирше, которую я окрестил "double МЕМ", приходится каркать вопросы вслух своим прокуренным голосом. Затем она хрипит ответы, сразу указывая, какие правильные, потом начинает ходить по рядам и следить, чтобы никто не ошибся. А в случае неверно отмеченной строки осипшим голосом восклицает, что-то вроде: "Вас всех что, одна и та же акушерка по пьяни роняла?"
Ну какие тут могут быть провалы? Впрочем, помню, когда-то я был уверен, что и клинику, в виде медицинской практики, провалить невозможно. Что ж, слово "вылетишь" – оно не воробей. Теперь, по армейским принципам командирши, самое интеллектуальное занятие в плане обучения – сидеть на унитазе и рассматривать в книжке картинки. Так сказать, сочетать приятное с полезным.
Однако, занятия с людьми, у которых звание было повыше, проходили интереснее. Капитан нам втирал о двоякости понятий секретности и открытости. В армии все секретно, даже расписание в столовой. И, как он нас заверил, мы тут часто будем сталкиваться с кое-какими проблемами, о которых нельзя упоминать в обществе (как бы двояко это не звучало).
Однако, не надо думать о себе невесть что – незаменимыми людьми наполнено только кладбище, и все уникальные герои попадают туда раньше остальных. Поэтому в случае пленения любая информация теряет свою секретность. Получается, что врагу доложись, а с друзьями ни-ни. И, словно в подтверждение этому, на стене классе был вывешен плакат:
"Ты сказал другу, тот – своему другу, тот – своему... – длинный такой однообразный список, а в конце... – его друг сказал твоему врагу!"
Прикинул, что получится на выходе этого испорченного телефона, если запустить наше расписание в столовой. Ладно, мотаем себе лапшу на ус. Ну а кто без усов – на уши (после перемотает).
Майор начал прогруз о мотивации, докапываясь чуть ли не до каждого в отдельности с вопросом: любим ли мы армию, так как любит ее он, то есть всеми силами души? А после толкнул лекцию о необходимости развивать в себе "рош патуах". Мол, мы не просто "толпа солдатов", а стадо автономных боевых единиц, поэтому должны быть умны и сообразительны даже в мелочах, а не просто полагаться на командира. Это было необычное заявление, поскольку до этого я считал, что в армии лучше тупить и выполнять приказы. Посчитав свой монолог убедительным, он приступил к обучению, написав на доске "банан, апельсин, помидор, арбуз и клубника", предложив убрать лишнее.
Ответ задавался каждому в отдельности, и повторение версий не принималось. Поскольку каждому приходилось выдумывать новое объяснение своему ответу, то вскоре варианты стали такими: "томат – для коктейлей не годится", "банан – он всегда желтый" и "арбуз – его далеко не кинешь". Почти в самом конце дошла очередь и до меня. "А тут все лишнее," – высказался я: "Банан – трава, арбуз – ягода, помидор – фрукт, апельсин – цитрус, а клубника... ну типа концентрированный цветок с мелкими орешками," – ну не знал я, как на иврите "разросшееся цветоложе". "Молодец!" – сказал майор: "А что, помидор и вправду фрукт?"
В который раз израильская армия меня удивила, я-то думал, тут умников не любят, а оказалось – это проявление пресловутого "рош патуах" – по крайней мере, в глазах этого майора, который мог бы найти профессиональное применении моим ботаническим знаниям в виде чистки картофельных овощей. Все же это жизнь прекрасна, а не я мазохист. Или просто началась у меня полоса везения, но это в случае, если жизнь действительно полосатая, а не я зигзагами хожу.
Суббота на базе
Первый закрытый шабат на базе начался без приказов и отсчета времени. Нас просто просили что-либо сделать, а кто отказывался, того записывали в книжечку. Но вот в чем проблема: чем меньше работаешь, тем меньше хочется. К тому же царила атмосфера военного положения, и на базе осталась только наша группа в сорок человек. Это слишком мало, чтобы легко увиливать от работы и воровать хорошую еду из столовой. Мне уже начало казаться, что я ее зарабатываю. Мяса последнее время почти не давали, а на одних углеводах я долго не протяну.
Своими трофеями в виде консервированной тушенки и туны я всегда делился без сожаления, потому что Бог велел делиться не только амебам, да и прятать добычу все равно было некуда. Делились и люди со мной, возможно, по той же причине. В любом случае, это здорово сближает – мы же плывем в одной лодке, но почему-то все сидим на веслах. Американец Ганс смотрел на нас, как на ненормальных. Он вообще на все трудности смотрит, как сквозь розовые очки, поэтому все ему как-то фиолетово – вероятно, фанатик армии, так как явно получает мазохистское удовольствие от рьяного выполнения приказов.
Нам вернули зарядные устройства для мобильников, которые были сданы еще в начале недели. Но по распоряжению новой начальницы было решено обесточить базу, чтобы "святую субботу" никто не нарушал работой – в том числе, электрическими импульсами. Похоже, на нашей базе все "дфуким", только в разных смыслах. Три общественных телефона были на солнечных батареях, но погода была более чем дождлива, и спроса на них не было. Мой мобильник сел еще вчера, Юркин – тоже, поэтому планы поболтать с Борькой часок-другой накрылись по религиозным соображениям высокопоставленной дуры. Воистину, все люди разные – вот некоторые, например, раб-БАНУТЫЕ. Что ж, буду отсыпаться за всю неделю.
Но поспать в этот выходной нам дали не более пары часов. Все остальное время мы строились то на проверку, то к еде, то к шмире (охране). На прошлой неделе выбить освобождение от ношения оружия по причине аллергии на машинное масло не удалось, так как по решению главнокомандующего к оружию в военное время может быть только тяга. Поэтому мне, такому особенному, приходится охранять базу, как и всем остальным, даже если я вообще против оружия и, максимум, согласен на газовое для самообороны: скажем, газовый ключ или газовая труба. И никому не интересно, что я подцепил паДцифизма. Наоборот, к урокам по оружию нам еще устроили тренировки рукопашного боя. Просто какие-то курсы прикройки и шитья – если кого надо прикрыть или пришить. Вот уж действительно чувствуется разница между отдыхом и "не работой".
Впрочем, охранять не так уж и тяжело, разве что холодно – как-никак, а фигварь на дворе. По радио передали коротко о погоде: "Бррр..." – и сообщили, что такой мерзкой температуры в Израиле не было уже тридцать лет. Надо же было именно в этот год сюда загреметь! И такое безобразие обещает затянуться со своей новой акцией: переживи три месяца зимы и четвертый получишь в подарок.
Для сугреву мы принимаем по сотне граммов чавой-то покрепче воды (но не лед, конечно же), называя это "лехистакен" от русского слова "стакан" и ивритского суффикса "лехи", образующего инфинитив. Ведь алкоголь губит народ в целом, а не нас – отдельно взятых личностей. Да и вообще, сколько водки ни пей, а организм все равно на 90% состоит из воды.
Втихаря пьют даже израильтосы, но в иврите много звуков, которые тяжело внятно произносить шепотом, поэтому их "втихаря" часто "палят" с "паленым" жидким утеплителем. Не пьет только Ганс – он в шоке. Но хоть не стучит, и на том спасибо.
Ближе к вечеру сели позабавиться, ведь в "святой шабат" это одобрено великой инквиз... то есть раббанутом. Потеха называлась "десять раз собери и разбери М-16" (а говорили – не играйте с оружием).
- Вспомните о своем будущем, – орал прохаживающийся инструктор, имея в виду, что эти навыки пригодятся молодняку, у которого все еще спереди. – Собирайте аккуратно! Кто кончил, ставит на приклад. Если у кого не стоит, зажимайте между ног. И можно молчать потише, а то базар, как на рынке!
Прибежала разъяренная командирша, таща за рукав офигелого Ганса. Оказалось, его поймали на выбрасывании консервных банок, натыренных нами из столовой и неряшливо брошенных на его прокрустово ложе. Командирша помянула нас тихим незлобным словом и устроила общее построение с лекцией о достойном поведении солдата. Но вскоре она бросила это безнадежное взывание к разуму и совести по причине отсутствия как последней, так и предпоследнего.
Надеюсь, до тупого америкоса дошло, что в праздничный шабат нельзя выносить мусор, а компрометирующий – нельзя трогать даже в суровые будни. Да вообще, надо бы ему побольше пофигизма даосизма и адхармии в этой армии!
Конечно же, всех наказали внеочередным дежурством и ночной охраной периметра. К сожалению, за наши грехи время на базе короче не становится.
Охрана базы
Рассуждая о несправедливо полученном справедливом наказании, я обратился к своим философско-религиозным взглядам на жизнь. Системаизм утверждает, что мир справедлив в целом, иначе не был бы так устойчив. С другой стороны, это не мешает подсистемам конфликтовать, вызывая относительную несправедливость одной по отношению к другим. Обиднее всего, что нынешние тяготы от назначенного дежурства не гарантируют, что после воздастся плата другой благодатью. Тут другие религии в выигрыше, так как кормят сказками о том, что каждое страдание окупится после, и вообще, все запланировано свыше, а нам это не дано понять. Но я уже выбрал себе религию, лучше других оправдывающую мои недостатки.
Оперевшись на швабру, я погряз в рассуждениях о том, как Высшая Сила описывается Системой. Окончательно завис где-то на сложной иерархии наследования реальных объектов от абстрактных с их потенциальными возможностями и полиморфизмом души, как индивидуума в подсистеме социальной среды. Из ступора вывел яркий свет. К сожалению, это был не свет прозрения, а просто наступил вечер, и "вышла суббота".
Раз выходной закончен, электричество вернулось в родные кабели базы, но зарядки для телефонов у народа опять забрали, так и не дав толком восполнить энергию. Опять роль электричества достанется мне: с с напряжением вставать, с сопротивлением идти выполнять нелепые приказы, весь день искрить, а в конце дня наэлектризованным завалиться в койку и вырубиться.
Перед выходом на охрану впервые побрился бесплатной армейской бритвой, если ее можно назвать таковой. Первое лезвие брило плохо, второе вообще было не лезвие. Плавающая головка была только у меня, которая спасала лицо от точного повторения контуров бритвы. Вдобавок к неприятному процессу добавилась мойка посуды, накопленная за шабат. О Господи... то есть... О, Система, сколько же еще не сделано! А сколько еще предстоит не сделать... оставшимся лохам, так как лично я в рамках наказания иду на пост проводить с напарником два часа разговорного английского.
Английским я занимался с Гансом, который не догадался использовать меня, как учебное пособие по ивриту. Но поскольку говорить нам было особенно не о чем, я устроил ему ликбез в плане русской культуры и классики. Конечно же, с моим "инглишем" за два часа необразованный западник понял только то, что Пушкин – это первый русский рэппер, который неплохо рифмовал, имел африканские корни и умер в перестрелке. Но для него и это нереальный прогресс.
А все же в итоге неплохо получилось: вместо двухчасовой помойки посуды сидим и смотрим на хорошо освещенную базу – не идет ли командирша, а то еще запалит, что мы тут не стоим на посту и не взираем, куда следует. Ну а чего зырить в эту непроглядную тьму, словно у негра дяди Тома в его этой самой... в хижине. За спиной в паре километров – деревни "двоюродных" (братьев Каинов). Однако наш тыл, по идее, охраняется двумя вышками. Но в действительности все не так, как на самом деле. Словом, хоть на вышке и не посидишь, так как углы превращены в писсуары, что особенно чувствуется при попытке принять сидячую стойку, но поди знай, как там приспособились сослуживцы по несчастью.
По возвращении с охраняемой точки мы присоединились к общественному наказанию. Сержант озверел и решил всех наказать нашими же руками и ногами за то, что тихо кричим. Отжимаясь, мы считали, и если считали тихо, то он начинал считать в обратном направлении. Бегая, мы тоже считали, но не как на "гадне" – каждую секунду, а только по десяткам. Гонял он долго, считали мы все тише.
В итоге махнув на нас рукой, он отправил всех читать газеты. Однако, его урок не прошел даром. С этого времени мы усвоили одно хорошее правило: если дело не укладывается в отведенные секунды, что считаем вслух, то просто где-то в середине счета секунд пять считаем в обратном направлении.
Безусловно, вечерок прошел тяжело, но впервые я вспотел ближе к утру, когда обнаружил пропажу двух полностью укомплектованных патронташей. В пять утра оббегал всю базу, но, как говорится, что посеешь, то уже не найдешь. Пришлось идти на проверку не полностью снаряженным. Впрочем, до этого я потерял фляжку и поломал каску. И это только за первую неделю! Но никто так и не сообразил, что армии дешевле вернуть на учебу такого солдата, а, может, тут это в порядке вещей. Да и командирша уже привыкла к моим потерям и ответу, что сержант о происшествии оповещен.
Жутко хотелось спать. Промозглый рассвет был встречен с удивленной мыслью: "А ведь кто-то специально встает ради него!" Закусив удилами и готовясь к здоровому постовому сну, я себя утешил, что до конца недели осталось не так уж и много – всего неделя.
Вторая неделя
К завтраку приехал техник чинить автомат с мороженым. В такую погоду сей товар весьма не популярен. Кроме того, нас самих не так уж много. Так что по прошествии "святой субботы" с отключенным электричеством торговый холодильник был полон жидкой и сладкой мерзости. Да еще и с запахом несношаемых носков, подогреваемых камином под Рождество. Ан нет, это моя вонь в законе – кошмар подолога.
Срочно сбегал в холодный душ, чтобы окончательно не вытравить соседей по палатке. Эх, хорошо же после душа, особенно первую неделю. Чаще в него не походишь – и так холодно, а при отсутствии отопления можно разве что устроить демонстрацию грязных отморозков. Зато посуду кто-то моет почти в кипятке. Даже не знаю, кто и как, а если задуматься, то и не хочу знать. Сколько же мусора и посуды за плечами товарищей по отряду! А я лишь смачиваю водой куртку спереди, за что сегодня был поставлен в пример остальным: мол, вот по такому солдату сразу видно, что он работает.
Собственно, как хорошего солдата, меня все чаще ставят в пример. Парадоксально – чем меньше стараюсь, тем больше хвалят. Вот опять наказали группу за то, что они плохо и долго убирали в столовой в то время, когда я в палатке разряжал батарейку на мобильнике методом разговоров. Проснувшаяся во мне Надежда – в смысле нытье моей бывшей подружки Нади – потоком лилось на пока еще "не бывшего" друга Борьку до тех пор, пока мой телефон окончательно не перешел на тариф "супер-супер лайт": без входящих и исходящих звонков – носится для понта, так как заряд иссяк. Пришлось идти ко всем чертям, наказанным за чертову уборку. На вопросительный взгляд командирши я нагло отдал честь и попросился присоединиться к наказанию.
- А где ты был до этого?
- Да вот медик роты дал, – отвечаю, доставая пачку таблеток "акамоль", которые всегда ношу с собой.
- Ясно, – сочувственно отвечает она. – Ну иди отлежись в палатке до обеда.
В натуре, не могу стоять, когда другие работают – пойду полежу. Без зазрения чего-либо я залег до следующего утра. А что, у нас свобода совести: хочешь – имей ее, хочешь – не имей, благодаря чему проспал назревающий бунт по теме, почему именно наш отряд остался, когда других перевели на "мехоне 80" с казармами вместо палаток или послали на раздачу противогазов для населения перед войной одних свинофобов с другими. Тоже халява и каждый день дома.
- Так вы же самые "кравим", – заявили командиры.
И, как бонус, раздали дополнительную порцию йогуртов. Так сказать, инъекция для поддержания боевого духа, раз уж "духи" оказались "самыми боевыми". Однако, коробка с йогуртами малость испортилась, поскольку лежала в кухонном холодильнике, также отключенном на шабат. Таким образом, для многих инъекция оказалась клизмой. Не для всех армия одинаково полезна.
В безАллахно раннее утро под мерзкие завывания шейханутых арабских ламеров: "Алах Ахбар" проснулось мое желание убивать, а затем уже и я сам. Чего они там так радуются? Может, на очередном конкурсе красоты в Объединенных Эмиратах Арабстана опять победило что-то, замотанное в тряпку, на сей раз из их деревни? Влетел сержант и велел всем построиться с автоматами наперевес. Наверное, идея перестрелять ранних муэдзинов пришла нам в голову одновременно. Но тема оказалась другая: у половины отряда пропало личное оружие. Командирша с сержантом под февральским дождем прессовали нас нескладным хором. Если и в самом деле мозг используется человеком только на три процента, то как он умудряется загрузить чужие мозги на все сто?
- Опять ваша палатка гуляла после отбоя, – надрывалась командирша. – А потом оружие пропадает!
- Вы должны чувствовать противника и спереди и сзади, – вторил ей сержант. – Ща до вечера будете лужи разгребать, чтобы офицеры не мочились.
Ну и все в том же духе. А меж тем лужи росли с угрожающей быстрой. Наоравшись, они признались, что сами выкрали винтовки в воспитательных целях. А потом вернули утерянное оружие их владельцам вместе с наказанием. По уставу принято автомат класть под голову, но я кидаю его под матрас – так надежнее. Параноидальная привычка никому не доверять оправдалась. Но наказанные стояли с такой тоской в глазах, словно сердце дверью прищемили. И чтобы хоть как-то их развлечь, наказание сменили на коллективное. БЛИН! (Ну это как в рекламе "Рафаэлло": вместо тысячи слов.)
После обеда сержанту не иначе как привиделся полыхающий бадьян, и он, возомнив себя Моисеем, решил вывести народ с земли базной на территорию обетованную. Тут же был послан человек за людьми, чтобы построение состоялось немедленно. Набралось чуть больше десятка, потому что одна часть была на охране, а другая валялась в палатках после вчерашней смены кружки йогурта на кружку Эсмарха.
Попридиравшись к обмундированию, типа, почему у всех что-то есть, а у половины нет, нас отправили в забег до ближайшего холма в ритме модерато, хотя мое тело согласилось бы максимум на адажио. И все же, стараясь не отставать, я двигаться след в след, потому как шаг влево, шаг вправо – сапоги придется мыть. Заодно потихоньку сливал воду из фляг, чтобы снизить вес – все равно ее пить невозможно, да и до ужина не так далеко.
На возвышенности был сделан перерыв. Перерыли мы всю вершину холма, стараясь зарыться в этой грязи под дождем. Теперь мыть придется не только сапоги, но и руки, перед и зад.
Юрбан, в прямом смысле копавшийся рядом, начал надоедать своим передразниванием сержанта. Я намекнул, что если не выключит в себе диктофон, то его окоп станет могилкой. Ну что за попугайские цели в жизни: передразнить, пожрать, поспать и сдохнуть. Каждый раз приходится ставить дурака на место, и не только при построении, когда он пытается втиснуться рядом.
Вдоволь накопавшись в ледяной слякоти, мы направились к базе. Единственная радость, что завтра домой. Так надоела эта сырость и холод. Я, конечно, не расист, но зима должна быть белой.
В армии время тянется от охраны до еды и от еды до сна. В начале недели я считал дни, в последний день – часы, а в автобусе на отправку домой – минуты. Всего пару недель в армии, а словно из тюрьмы вышел и еду с ощущением минимум двух лет войны за плечами несломленного ветерана армейской системы.
Как опаздывать на все
По прибытии домой я ел четыре часа подряд: сам, за компанию, под разговоры и под телевизор. Просто за четыре часа до этого я был бы не прочь покушать, пару часов до приезда откровенно хотелось есть, а на момент прибытия я ужасно хотел жрать. Хотелось еще и в Интернет, но оказалось, что меня уже отключили. Что ж, на net и суда нет, а все хорошее рано или поздно скачается.
Старался успеть сделать побольше в этот week end и почти не спал. Все суета суЁт, а поспать могу и на базе. Ни один человек меня не понимал, я сам в том числе, но интуитивно чувствовал, что со сном еще успею. Кроме того, в кармане лежало направление в центральную больницу, так что в поезде отосплюсь.
Но даже со всеми этими поездками и моей неторопливостью чуть было не успел на предпоследний автобус: двери поезда на "Беньямину" просто захлопнулись у меня перед ожидающим этого носом.
В Беньямине встретил Юрбана, который ездил в Хайфскую больницу. Так опоздать – это нужно иметь не только талант, но и наглость, которую Юрбан имеет. В четверть шестого вечера уже позвонила командирша. Ну что сказать, зря она это сделала – теперь у меня есть номер ее мобильника. Я доложил ей все, как есть, намекнув, что начинает смеркаться, а мы в незнакомом городе. Что ей было делать – отправила нас домой.
Поехал я прямиком в Технион. Ведь дома хорошо, а в гостях – лучше. Да и с Борькой давно не виделся. Соскучился. Встречен был более чем радушно, ведь он, как близкий друг, все обо мне знает, но все равно любит. Даже согласился на ночную прогулку по городу, несмотря на то, что время сна ему дороже, чем мне.
Ужасно не хотелось видеть надоевшую базу, но другой такой страны не знаю, где так вольно, смирно и кругом – пришлось возвращаться. Зато почти сразу же нашел командиршу простыми и долгими дозвонами на телефон и просто закидал ее документами и информацией о том, как срочно мне надо выйти с базы, чтобы уладить кучу дел. Получилось!
На следующий день я уже ехал решать свои выдуманные проблемы, еще через день – на последнюю пересдачу в университет. И так продолжалось почти всю неделю. Разумеется, все было "против меня", и я никогда не успевал к пяти вечера – на последний автобус по маршруту "Беньямина"-база.
Продолжение следует...
Теги: AntiDimka, IDF, Israel, Army, Hovesh